Ольга Степанова поправила жемчужную заколку в своих длинных каштановых волосах и бросила последний взгляд в зеркало. Сегодня ей удалось выглядеть безупречно: лёгкий макияж подчёркивал тёмно-карее глаза, а платье цвета полуночного неба идеально облегало фигуру, к которой она два месяца упорно работала в спортзале. Двадцать пять лет совместной жизни — серебряная свадьба. Эта цифра казалась одновременно значительной и хрупкой, как отражение в воде.
— Ты готова? — спросил Виктор, её муж, появившись в дверях спальни. Он поправлял галстук, его пальцы, привыкшие к клавиатуре и документам, неумело возились с шелковым узлом. Ольга заметила, что он даже не взглянул на неё с восхищением.
— Почти, — ответила она, открывая бархатную шкатулку. Внутри лежал подарок: серебряный перстень с гравировкой «25 лет» из коллекции «Вечность» ювелирного дома «Лунный свет». Ограниченный выпуск — всего 25 экземпляров, по числу прожитых вместе лет. На него Ольга откладывала с прошлой зимы, экономя на кофе, обедах и новых туфлях.
Виктор протянул ей узкую коробочку. Внутри, на мягкой подушке, блестела серебряная ложка с изящным орнаментом.
— Для коллекции, — пояснил он. — Помнишь, ты раньше собирала антикварные столовые приборы?
Ольга кивнула, сжимая коробку так, что ногти впились в ладонь. Коллекция… Она давно забыла о ней, когда дети пошли в школу, а свободное время стало роскошью.
— Спасибо, милый. Очень… трогательно, — она выдавила улыбку.
Надевая кольцо, Виктор поморщился:
— Зачем так тратиться? Просто очередная годовщина.
Слово «обычная» повисло в воздухе, как дым над потухшей свечой. Для Ольги этот вечер был больше чем дата. Это была попытка вернуть то, что постепенно исчезало последние годы: лёгкие разговоры за ужином, случайные прикосновения, те самые моменты, когда они были близки не только физически, но и душой. Она заранее забронировала столик в ресторане «Лазурный берег» на вершине Светлогорского холма, где открывался вид на мерцающие огни города и извилистую полосу реки Светлицы. Когда-то они с Виктором проводили там вечера, он дарил ей пионы и читал стихи Бродского.
Но сейчас Ольга чувствовала себя героиней провального фильма. Сидя за столиком у окна, она наблюдала, как муж с интересом изучает меню, будто это важный финансовый отчёт. От вина он отказался.
— Возьмём салат «Цезарь» и минералку, — сказал он. — Цены здесь просто наглость какая-то.
— Виктор, сегодня наш вечер…
— Тем более надо быть осторожнее. Сейчас кризис, ты же понимаешь? — Он бросил взгляд на телефон, проверяя уведомления. Голубое сияние экрана подчёркивало новые морщинки вокруг его рта — появились они после увольнения с завода «Светлогорсксталь» три года назад. После этого он открыл собственное дело, но о подробностях Ольге было почти ничего не известно: «Это не твоё дело».
Ужин закончился почти сразу. Виктор вызвал такси для жены, сославшись на внезапный аудит. По дороге домой Ольга смотрела на своё отражение в окне: женщина в вечернем платье с подарочной коробкой в руках напоминала букет, который забыли забрать.
— Мам, ты почему одна? — встретил её сын Максим, едва переступив порог. Восемнадцатилетний парень с гитарой за спиной и запахом университетского кофе. — Где папа? И цветов нет, я угадал?
Ольга молча показала ложку.
— Серьёзно? Ладно, держи, — он протянул ей веточку мимозы. — банкомат сломался, поэтому вместо роз.
Она рассмеялась сквозь слёзы. Максим всегда находил способ смягчить удар. В отличие от отца, который в последнее время сокращал сыну карманные деньги до предела.
— Перестань сидеть на моей шее! — орал Виктор неделю назад. — В мои годы я уже на заводе работал!
— Но я учусь на дневном отделении! — отвечал Максим. — Ты хочешь, чтобы я бросил институт?
Их споры становились всё громче. Ольга, как буфер между двумя противоположными силами, устала быть миротворцем. Она тайком подбрасывала сыну деньги в сумку: «На кино с Леной», шептала, словно передавая секрет. Лена — его девушка, первая любовь, о которой он рассказывал только маме.
Той ночью Виктор вернулся под утро. Ольга, задремавшая на диване с книгой в руках, услышала, как он осторожно прикрыл за собой дверь спальни. А утром на кухне её ждала неприятная находка — следы яркой помады на чашке: алый отпечаток, будто рана на белом фарфоре.
Следующие недели стали для неё расследованием. Помада в бардачке машины, неизвестный номер в его телефоне, едва уловимый запах чужих духов на рубашке — всё это складывалось в мрачную картину. Однажды, вернувшись домой раньше обычного (Ольга преподавала историю в колледже), она застала Виктора в ванной. Он вытирал лицо её полотенцем, а рядом на полочке стоял открытый флакон её дорогой сыворотки.
— Это ты моюсь? — спросила она, хотя ответ был очевиден.
— Бред. У меня есть своя косметика, — он показал на дешёвый лосьон с резким запахом спирта.
Но факты множились. Кератиновый шампунь из салона стремительно заканчивался, крем для век, который Ольга берегла, исчез за неделю. «Может, это домовой решил побаловать себя уходовой косметикой?» — пыталась пошутить она сама над собой. Но когда в корзине для белья она обнаружила чёрное кружевное бельё 36 размера — её собственный был 40-й — сомнений осталось ещё меньше.
Решение пришло во время визита к матери в село Заря. Та, разливая чай из старого самовара, вдруг сказала:
— Мужики — как волки. Гонишь одного — другой уже возле порога. Твоего кто-то приворожил, точно говорю.
Приворот… Вспомнились студенческие годы, когда подруга ради возвращения парня подсыпала ему соль в ботинок. Но Ольге было нужно не колдовство — нужны были доказательства.
— Мам, ты уверена, что хочешь это сделать? — спросил Андрей, их старший сын, юрист с хладнокровием адвоката и тёплыми карими глазами матери. Он смотрел на тюбик клея для ресниц с плохо скрытым беспокойством.
— Они нарушают наши правила. Я имею право знать правду, — ответила Ольга, аккуратно переливая содержимое в пустую бутылочку от люксового крема.
Инсценировав деловую командировку, она уехала в гостиницу «Светлица», расположенную всего в нескольких километрах от дома. На третий день Виктор написал: «Задержусь в офисе». А в полночь камера, установленная Андреем в прихожей, зафиксировала: в квартиру вошла девушка в кожаной куртке. Стройная, лет двадцати пяти, с чёрными волосами до плеч.
Ольга вернулась домой внезапно, словно врываясь в чужую жизнь. Из ванной доносился крик. Девушка, завёрнутая в голубое полотенце, лихорадочно набирала номер телефона:
— Вы обязаны компенсировать мне ущерб! У меня завтра съёмки!
А Виктор, бледный и потерянный, стоял рядом, пытаясь отмыть волосы девушки, склеенные в розовые сосульки. Клей для ресниц, смешавшись с водой, превратился в настоящую эпоксидную смесь.
— Объяснение есть? — спросила Ольга, опершись на косяк. Руки дрожали, но голос звучал твёрдо, как металл.
— Это… Катя. Мы играем в теннис вместе, — Виктор опустил взгляд.
— В два часа ночи? В ванной? — Ольга горько рассмеялась, как будто слышала анекдот. — Поздравляю, ты явно преуспел в бадминтоне.
Катя выскочила из дома, прикрываясь курткой. Виктор остался один, сидя на краю ванны, капая клеем на кафель.
— Она ничего не значила… Просто момент слабости. Нужно было расслабиться… Сложный бизнес сейчас, понимаешь?
— Расслабление. — Ольга взяла в руки подарочную коробку с серебряной ложкой. — Знаешь, что символизирует серебро? Верность. Чистоту. — Она бросила коробку в мусорное ведро. — Ложка треснула, Виктор. Ещё тогда, в тот вечер.
Суд прошёл быстро. Андрей, используя знания и связи, обеспечил маме не только справедливость, но и достойные условия после развода — квартиру и алименты. Максим, их младший сын, забрав гитару и материнскую решимость, переехал в общежитие. Но каждую пятницу приносил пироги — те самые, которые Ольга пекла, когда вся семья ещё была вместе.
Осенью, разбирая старые вещи на балконе, Ольга нашла деревянную коробку со своей коллекцией столовых приборов. Среди них лежала та самая серебряная ложка. Ольга взяла её в руки — холод металла больше не казался режущим.
— Мам, смотри! — Максим вбежал в комнату с журналом в руках. — Моя статья о Светлогорске XIX века вышла в печати!
На обложке гордо красовалась надпись: «Новая эра». Ольга обняла сына, а ложка в этот момент выпала из рук и звонко ударилась о пол — как колокольчик, звучащий в тишине.