Игорь сидел в кресле, уставившись в окно. За стеклом — ни с чем не сравнимый пейзаж из серых туч и мокрого асфальта. А совсем рядом, у самого подоконника, в старом пледе, с книгой в руках сидел его дед — Виктор Степанович.
Сгорбленный, седой, с очками, сползающими на кончик носа, он медленно листал страницы, водя пальцем по строчкам, будто боялся пропустить хотя бы одно слово. Игорю это казалось невыносимым. Он наблюдал за ним молча, но внутри всё клокотало: «Когда же этот старик исчезнет из моей жизни?»
Всё в этом человеке вызывало раздражение. Его медлительность, хриплый кашель, вечная доброжелательность в глазах, будто он до сих пор верил, что его любят. Что кому-то от него что-то нужно. Игорь стиснул зубы и отвёл взгляд. Смотреть на него было невыносимо. Сколько можно притворяться заботливым? Сколько ещё терпеть эту квартиру, эти вечера, этот запах старости?
Он никогда не знал отца. Мать умерла рано. После её смерти остался один — если не считать деда. Тот забрал его из интерната, дал крышу, еду, одежду. Образование оплатил, даже больше — всё, что нужно для жизни. Но Игорь не видел в этом любви. Для него это была обязанность. Должен был помочь — вот и помог. Что в этом особенного?
Виктор Степанович жил достойно: квартира в центре, дача, банковский счёт. Игорь знал об этом с детства. Он всегда понимал: всё это когда-нибудь станет его. Ему не нужно было ничего делать. Всё уже было решено судьбой. Только жди.
Годы шли, и Игорь становился раздражительным, ленивым, уверенным, что весь мир против него. Не складывается работа — виноват начальник. Нет денег — государство виновато. Партнёры уходят — все предатели. Он хотел быть бизнесменом — не вышло. Хотел уехать — не сложилось. Хотел создать семью — не получилось. Каждый провал — чужая вина. Он сам — безгрешный.
А дед… он всё видел. Сначала надеялся, потом верил, потом просто прощал. Когда Игорь был подростком, он ещё думал: «Может, повзрослеет». Когда тот закончил школу — ждал перемен. После первого увольнения — снова верил. А потом пришла горькая мысль: он сам во всём виноват. Сам растил внука, как ребёнка, которого жалко, а не как человека, которому нужно научиться отвечать за себя.
«Я его избаловал», — думал Виктор Степанович, сидя с книгой, которую давно уже не читал. — «Я пустил свою старость под откос».
Он чувствовал, как стареет. Забывал, куда положил очки. Путал дни недели. Иногда не мог сосредоточиться на простом разговоре. И иногда ночами плакал — не от боли, а от осознания беспомощности.
Однажды вечером, когда Игорь сидел перед телевизором с кислой миной, дед подошёл к нему. Голос у него был спокойный, но дрожащий.
— Я подумал… Перепишу всё не на тебя.
Игорь замер.
— Что ты сказал?
— Я не могу этого сделать. Ты не справишься. Прогуляешь всё. Проиграешь. Я не хочу, чтобы то, что я собирал всю жизнь, исчезло из-за твоего безделья.
— Ты с ума сошёл?! — взорвался внук. — Это моё! Я здесь ради тебя! Ради всего святого, я терплю!
— Нет, — твёрдо ответил дед. — Ты здесь ради себя. И ты мне ничего не должен.
Игорь вскочил, ударил по столу. Внутри всё закипело. То, чего он ждал всю жизнь, ускользало. И он не мог этого допустить.
На следующее утро он вспомнил о Пете — школьном приятеле, который всегда был тихим, отличником, теперь работал фармацевтом. Бедновато, но сообразительно. Игорь даже насмехался над ним в юности. Теперь Петя мог стать полезным.
Через соцсети договорились о встрече. Кафе у метро, Петя — всё такой же аккуратный, в очках, немного стесняющийся.
— Слушай, Петя, — начал Игорь, — мне нужны капли. Ну, чтобы дед стал спокойнее. Старый, память плохая. К врачу не идёт. Мне бы его чуть успокоить. Чтобы не напрягал.
Петя нахмурился:
— Ты хочешь седативное?
— Что-то вроде того. Чтобы он не дергался. Без рецепта. Легкие, безопасные.
Петя задумался. Всё было понятно: Игорь врёт. Глаза бегают, голос неуверенный. Но нужда давила и его тоже.
— Это опасно, — наконец произнёс он. — Такие вещи нельзя так просто.
— Да ладно тебе, — отмахнулся Игорь. — Это же не яд. Просто чуть-чуть. Всё под контролем.
Петя колебался, но согласился. У него были свои проблемы. Игорь получил флакончик. И сразу начал действовать.
Первые капли добавил в чай вечером. Дед, как обычно, сидел за столом, читал газету, делал свои замечания. Лишь в конце ужина он немного замялся, потер виски, потерял мысль. Но продолжал говорить. Просто дольше обычного.
Началось. Каждое утро — несколько капель в чай. Каждый вечер — в молоко. Виктор Степанович становился всё рассеяннее. Забывал, где оставил книгу, задавал одни и те же вопросы, терял время. Ночью бродил по комнате, бормотал что-то невнятное, будто пытался найти выход из головы, которая больше не слушалась.
Игорь чувствовал, как контроль переходит к нему. Больше никаких нравоучений. Ни единого слова о том, «что правильно, а что нет». Только тихий, потерянный старик, шаг за шагом уходящий в себя.
— Вот и всё, — шептал он себе, наблюдая, как дед снова ищет очки, которых нет на месте. — Всё идёт как надо.
Он торопился. Хотел оформить документы раньше, чем кто-либо заметит изменения. Подпись — и всё будет оформлено. Но дед уже почти не соображал. Нужен был другой путь.
И Игорь нашёл его. По знакомству вышел на частный дом для престарелых — не самый официальный, зато без лишних вопросов. Деньги вперёд — и старик исчезает из поля зрения. Живёт там, где ему место. Где никто не спрашивает, почему он перестал звонить.
— Главное — тишина, — сказала женщина из администрации, смотря прямо в глаза. — Здесь они не живут. Они доживают.
— Я понимаю, — кивнул Игорь. — И меня это устраивает.
Игорь привёз деда ночью — тихо, чтобы никто не заметил. Виктор Степанович едва ли осознавал происходящее: мутный взгляд, дрожащие руки, невнятное бормотание на губах. В машине он то ли дремал, то ли терял сознание, ссутулившись и крепко прижимая к себе потёртую куртку.
— Приехали, дед, — сказал Игорь, выключая зажигание.
Он даже не стал объяснять, куда они попали. Просто взял старика под руку и провёл сквозь полутёмный коридор.
Администратор ждал у входа. Молча кивнул, сделал знак следовать за ним. Внутри пахло лекарствами, в воздухе висела тишина с примесью слабых стонов из соседних комнат. Дед не сопротивлялся. Он будто не понимал, где оказался.
— Теперь ты в надёжном месте, — прошептал Игорь, пряча довольную усмешку. — Отдохни как следует.
Выходя на улицу, он глубоко вдохнул свежий ночной воздух. Достал блокнот и ручку. Завтра — к нотариусу. Нужно всё оформить быстро. Он чувствовал себя победителем, который уже видит финишную черту: всё под контролем, осталось лишь поставить точку.
Два дня спустя он вернулся. Нужно было подписать доверенность, забрать документы. Поднялся по лестнице, вошёл в приёмную — и замер.
— Где он? — резко бросил Игорь медсестре.
— Кто?
— Мой дед! Виктор Степанович! Где он?!
Женщина замялась. Её глаза метались. Позвали администратора. Тот вышел, бледный и явно напуганный.
— Мы… произошёл непредвиденный случай. Он… его больше нет.
— Как это «нет»?! — взорвался Игорь. — Вы издеваетесь?! Он же был не в себе! Не мог ходить, не помнил своего имени! Как он вообще мог исчезнуть?!
Администратор опустил взгляд:
— Мы сами не понимаем… Проверили всё, но камеры отсутствуют, охрана ничего не видела…
Игорь вышел из себя. Орал, требовал объяснений, угрожал судом, схватил директора за воротник. Но тот молчал. Уже тогда договаривался с нужными людьми, чтобы замять историю. Чтобы никто не узнал.
А началось всё совсем иначе.
За день до этого санитарка Надежда обнаружила старика во дворе — босого, в порванной одежде, с заплутавшим взглядом. Она помогла ему подняться, умыла, стала расспрашивать. Он бормотал что-то о войне, о девочке по имени Лида, о доме, которого давно нет.
— Игорь… зачем ты меня бросил… не оставляй меня здесь… — услышала она.
Надежда замерла. Что-то внутри сжалось. Этот человек был чьим-то отцом. Чьим-то дедом. А кто-то сделал ему больно. И если она промолчит — никто не защитит его.
Ту ночь она не сомкнула глаз. Перед внутренним взором снова и снова всплывали картины: ссадины на щеках старика, его трясущиеся руки, пустой взгляд.
Утром, когда за окном едва светало, Надя сидела на кухне, завернувшись в плед, и смотрела в окно. Рядом лежал телефон. Палец зависал над кнопкой вызова не один раз. И в какой-то момент она нажала.
— Серёж, прости, что по работе звоню… Я больше не могу молчать.
— Что случилось? — встревоженно ответил мужской голос.
— На работе старик. Его не должны были оставлять. Он как ребёнок. Бредит. Я уверена — с ним что-то сделали.
— Надь, ты понимаешь, что говоришь?
— Понимаю. Но если я его оставлю — он умрёт. Или потеряет себя окончательно. Я таких людей видела. Он особенный. В нём ещё есть свет.
Пауза. И затем:
— Ладно. Я приеду. Как родственник. Поможешь собрать его вещи?
— Конечно. Я знаю, где что лежит. Возьму медицинскую карту. Только учти — это риск.
— Надя, я на тебе женился потому, что ты не умеешь проходить мимо. Так что давай — действуем.
К обеду всё было готово. Надежда подменила смену, договорилась с охраной. Сергей вошёл с фальшивым документом о переводе в другую клинику. Всё прошло почти идеально.
Старик шёл с ними без слов, будто не понимал, куда его ведут. В машине царила тишина, нарушаемая только его тяжёлым дыханием.
— Куда теперь?.. — пробормотал он, прижавшись к окну. — А Лида… где Лида?..
— Лида? — тихо переспросила Надя, глядя на него в зеркало.
— Моя Лида… — прошептал Виктор Степанович, опуская голову.
Дома его уложили на диван. Надя накрыла одеялом, налила чай. Сергей сидел рядом, напряжённо наблюдая.
— Он весь трясётся… Ты уверена, что он в порядке?
— Он просто забытый. Его стёрли, как ненужную запись. Но страницы остались. Он жив. И это главное.
Ночь прошла тревожно. Старик не двигался, не храпел — казалось, он просто исчез. Утром Надя заглянула к нему, прикоснулась к лбу — холодный. Замерла.
— Он не дышит!
Сергей подскочил, приложил ухо к груди. Там было слабое, но ритмичное биение.
— Живой. Просто спит. Возможно, впервые за долгое время он чувствует безопасность.
Они вышли на кухню, оставив дверь чуть приоткрытой. Через час раздался тихий голос:
— Лидочка… чайник-то закипел?
Надежда бросилась к нему. Виктор Степанович сидел на диване, опираясь на подлокотник, смотрел в окно.
— Где я?
— У нас. В безопасности, — она присела рядом, взяв его за руку. — Вас зовут Виктор. Помните?
Он кивнул, но в глазах — тревога.
— Игорь… он хотел… избавиться от меня.
Голос дрожал. Каждое слово давалось с трудом. Но он вспоминал. Медленно, мучительно, но возвращал себе самого себя.
— Он предал меня… Я не отдам ему ничего… Он хотел, чтобы я исчез.
— Но вы здесь, — мягко сказала Надя. — И вы всё помните. Значит, не всё потеряно.
Виктор поднял глаза. И вдруг остановился. Его взгляд упал на комод. Там, в рамках, стояла старая фотография.
На снимке — женщина в платке, с добрыми глазами и улыбкой, согревающей сердце.
— Откуда у вас эта фотография?..
— Это моя бабушка. Лидия Артёмьевна. Она меня растила.
— Лидия… Артёмьевна… — Виктор Степанович повторил имя медленно, будто пробуя его на вкус. — Это она… Это моя Лида…
Он долго не отводил взгляда от снимка. Потом заговорил — тихо, с паузами, словно возвращался в далёкое прошлое, где он был молод, полон надежд и любви.
— Мы были вместе… Молодые, глупые, влюблённые. Она уехала к сестре. Я пошёл учиться. А потом началась война… Письма летели годами, а некоторые так и не долетели вовсе. Я её искал. Не нашёл. А когда узнал, что она вышла замуж… остался один. Так и прожил до конца.
Слёзы текли по его щекам. Он их не скрывал.
— Она была особенной. Лучше всех. А теперь её нет.
— Но вы её не забыли, — мягко сказала Надежда.
— Нет. Ни разу за всю жизнь. Даже в мыслях — не забыл.
Он снова посмотрел на фото, затем перевёл взгляд на женщину.
— А Сергей? Он её внук?
— Да. Её воспитание — всё, что у него было. Именно ей он стал таким человеком.
— Тогда я понимаю, — произнёс старик, проводя ладонью по лицу. — Тогда я знаю, кому передать своё наследство.
Игорь узнал обо всём быстро. Кто-то из персонала проговорился — мол, старик живёт у незнакомых людей. Он приехал в ярости. Без подписи деда — ничего не светит. А тот ещё и живой, ещё и соображает. И может наговорить лишнего.
Он ворвался в квартиру, чуть ли не сшибив дверь. В коридоре ему навстречу вышла Надежда.
— Где он?! — закричал Игорь. — Где мой дед?!
— Он отдыхает. Вам сюда нельзя.
— А ты кто вообще такая, чтобы решать, кому можно, а кому нет?! — Он попытался пройти дальше.
Но из комнаты уже выходил Сергей. Спокойный, уверенный, с твёрдым взглядом.
— Успокойся. Здесь тебе не рады.
— Вы мошенники! Вы его утащили, напугали, подговорили против меня! — голос Игоря срывался.
— Он просто показал тебе, кто ты есть на самом деле, — ровно ответил Сергей.
Из комнаты появился и сам Виктор Степанович. Шагнул в коридор, опираясь на трость. Глаза — чистые, осмысленные.
— Я помню всё, Игорь. Всё, что ты сделал.
— Дед, послушай… это они тебя запутали… они всё исковеркали… — голос Игоря дрожал, но врал он плохо.
— Нет. Это ты запутал меня. Ты выбрал свой путь. А я — выбрюзгал. Ты хотел, чтобы я исчез. Чтобы ты получил всё без лишних хлопот. Но я здесь. И я всё вспомнил.
— Ты правда считаешь, что эти люди лучше меня? Что они достойнее?
— Они — семья, Игорь. Потому что сделали то, чего не сделал ты: протянули руку. Подарили мне дом. А ты… ты просто предал.
Игорь замолчал. Его трясло. Он резко развернулся и ушёл, громко хлопнув дверью.
Месяцы прошли незаметно.
Сергей и Надежда помогали Виктору Степановичу восстанавливать документы, оформлять завещание. Всё, что оставалось от его жизни — квартира, дача, деньги — переходило Сергею. Как наследнику Лидии Артёмьевны. Как настоящему человеку.
Игорь больше не звонил. Сначала ждал. Потом пил. Потом начал работать — впервые по-настоящему. На складе. Разгружал машины, считал товар, убирал помещение. Без жалоб. Без претензий. Просто жил.
Однажды он остановился у окна. Смотрел, как садилось солнце, и думал. О том, как всё могло быть. И как всё сложилось.
— Я всё испортил, да?.. — прошептал он себе.
Позвонить? Хотел. Но не знал, что сказать. Стыд давил сильнее, чем раньше.
А в другом районе города Виктор Степанович сидел у окна с фотографией Лидии Артёмьевны в руках. В глазах — покой. И немного печали.
— Прости, Лида… Не сумел я его вырастить. Но одного хорошего человека ты мне оставила. Через тебя он ко мне вернулся.
Он знал, что уйдёт скоро. Но уходил не с пустотой, а с чувством — что что-то всё же успел исправить. Что добро не пропало бесследно.
И в последнем сне, шевельнув губами, он прошептал:
— Игорь… я тебя прощаю.
Так, с теплотой в сердце, он ушёл из жизни. Не богатый деньгами, но богатый смыслом.