— Олеж, наконец-то! Какой воздух, а! Слышишь, как соловьи поют где-то? Прямо рай какой-то… Я уже представляю: разожжём мангал, мясо в багажнике давно замариновалось — будет шашлык отменный! — Лена выскочила из машины ещё до того, как двигатель полностью заглох.
Она глубоко вдохнула — свежий, густой запах цветущей сирени и только что скошенной травы наполнял лёгкие. Дачный посёлок, утопающий в зелени, встретил их тишиной, которую нарушали лишь пение птиц и далёкое жужжание газонокосилки. Лена мысленно уже видела себя в старом гамаке под яблоней с книгой и чашкой лимонада, а Олег тем временем мастерски готовит шашлык. Именно такую идиллию она рисовала себе всю прошедшую, суматошную рабочую неделю.
Но не успела она окунуться в свои мечты, как из машины медленно, со вздохом и определённым достоинством выбралась Раиса Петровна. Мать Олега была женщиной крепкой, привыкшей к работе и не терпящей праздности. Она окинула участок цепким взглядом хозяйки, словно уже прикидывая, за что взяться первой. Её глаза сузились, а губы сложились в ту самую строгую линию, которую Лена уже научилась понимать — это был взгляд полководца перед решающей схваткой с сорняками и прочими дачными испытаниями.
— Ну, приехали, слава богу, — сдержанно констатировала Раиса Петровна, поправляя платок, съехавший набок. — Олег, занеси вещи в дом, а ты, Лена, не стой как истукан — пора приниматься за дело.
Лена недоумённо заморгала. Мысли о гамаке начали потихоньку рушиться.
— Какое дело? Мы же приехали отдыхать…
Не дожидаясь ответа, свекровь уже направилась к покосившемуся сараю, где хранился садовый инвентарь. Через минуту она вернулась с ржавой тяпкой и парой старых брезентовых перчаток.
— На, держи, — протянула она Лене этот «подарочек». — В огороде такое безобразие — морковка вся в лебеде, свёкла совсем заросла. У меня с утра спина затекла, не разогнуться, а работа ждать не станет. Земля, знаешь ли, любит труд, а не праздность.
Лена посмотрела на тяпку, холодную и неудобную в руках, потом на бесконечные, по её городским меркам, заросшие грядки. Перспектива провести день, согнувшись в три погибели под палящим солнцем, вовсе не радовала.
— Мам, ну мы же хотели просто отдохнуть, — вмешался Олег, вытащив из багажника сумку с продуктами. — Лена устала, пусть хотя бы чай выпьет, осмотрится немного.
Раиса Петровна бросила на сына такой взгляд, что тот невольно съёжился.
— Отдыхать будем после дела, — отрезала она. — А то привыкли тут, городские модницы, сразу в гамаки да с книжками, пальцем не шевельнув. Настоящий отдых — в праведном труде, вот он, рядом! Пополешь грядки — и аппетит нагуляешь, и польза будет. Не сидеть же вам всё время в офисах, как живые тени!
Лена глубоко вздохнула, стараясь сохранять спокойствие. Её идеальные выходные стремительно рассыпались. Она понимала, что спорить сейчас бесполезно, но и сдаваться без боя не собиралась.
— Раиса Петровна, я действительно ценю ваш труд и отношусь к нему с уважением, — начала она мягко, но твёрдо. — Но я рассчитывала провести эти выходные немного иначе — шашлыки, купание, прогулки. Работа в огороде не входила в мои планы. Мы приехали отдохнуть все вместе.
Аккуратно положив тяпку и перчатки на лавку у крыльца, Лена почувствовала, как напряжение в воздухе становится почти осязаемым. Раиса Петровна замерла, лицо её начало наливаться краской. В её взгляде было что-то среднее между обидой и возмущением.
— Гляньте-ка на неё! — воскликнула она, обращаясь больше к сыну. — Цаца, а не женщина. Приехала отдыхать! А кто сказал, что дача — это курорт? Это труд, земля, которая кормит. А такие, как ты, только и умеют, что потреблять плоды чужого труда. Привыкли в городах на диванах валяться, а как до настоящего дела — сразу «устала», «не в планах».
Она театрально развела руками.
— Ты посмотри, Олег, какую жену завёл! Не то что моя покойная свекровь — та с утра до вечера работала, ни слова лишнего. А эта — одни гамаки да шашлыки. Красивая картинка, а не хозяйка! Привёз куклу фарфоровую, а работать кто будет?
Щёки Лены горели. Обвинения были несправедливыми, и ей хотелось объяснить, что если бы свекровь обратилась к ней с уважением, возможно, она бы согласилась помочь. Но не так — с приказами и презрением.
— Мам, ну хватит, — неуверенно попросил Олег, чувствуя, что ситуация выходит из-под контроля. — Мы ведь договаривались, что просто отдохнём. Шашлыки ты сама просила привезти…
— Просила! — передразнила его мать, голос её стал выше и резче. — А кто их жарить будет, если вы оба в гамаках лежать будете? Думаешь, мясо само на шампуры нанижётся? Я тут годами потею, чтобы зимой у вас баночки своих огурцов были, а благодарности — ноль! Только недовольство и капризы!
Солнце продолжало светить, птицы щебетали, но над участком уже сгущалось напряжение, предвещавшее скорый семейный шторм.
Лена почувствовала на себе её пронзающий взгляд и внутренне напряглась. Мысленно она уже прикидывала, как быстрее уехать из этого места — вызвать такси, забрать вещи и исчезнуть, пока остатки идеального отдыха окончательно не испепелены под палящим солнцем. То спокойное, почти сказочное представление о выходных, с которого всё началось, рассыпалось в прах.
— Ну что, замолчала? — резко бросила Раиса Петровна, подходя вплотную. Лена ощутила запах земли, травы и раздражения, будто сам воздух вокруг свекрови стал плотнее. — Думаешь, молчанием отделаешься? Не тут-то было! Я таких, как ты, знаю — выросла на своём огороде, не то что вы, городские модницы, только нос поводить умеете!
Лена медленно подняла глаза. Взгляд её встретился с яростным, полным осуждения взглядом Раисы Петровны.
— Я не хочу с вами ссориться, Раиса Петровна, — ответила она спокойно, хотя голос уже был холоден, как лёд. — Я приехала отдохнуть, а не выполнять какие-то обязанности или выслушивать нападки. Если моё присутствие вас настолько раздражает, я могу просто уйти.
Она аккуратно положила плед, который собиралась расстелить под деревом, и направилась к машине, явно демонстрируя, что не намерена участвовать в этой сцене. Этот жест — её игнорирование, невозмутимость — окончательно взорвали Раису Петровну.
— Это тебя в мангал лицом воткнуть, чтобы знала своё место, невестушка?! — выпалила она, делая шаг вперёд.
На мгновение воцарилась тишина. Птицы, казалось, перестали петь, ветер замер, и даже шмели прекратили свой гул. Лена медленно обернулась. Её лицо стало маской холода, но за этой маской скрывалась сжатая в комок ярость.
— Раиса Петровна, — произнесла она твёрдо, каждый слог отдавался чётким ударом, — можете тыкать в этот мангал кого угодно — хоть всю свою грядку. Но не меня. Я вам не рабыня и не крепостная. Олег, — она перевела взгляд на мужа, который стоял между ними, растерянный и бледный, — ты слышал, что только что сказала твоя мама? Ты считаешь это нормальным? Если да — тогда мы можем считать наш отдых официально испорченным. Выбирай: либо ты объяснишь своей матери, что так со мной разговаривать нельзя, и мы попробуем провести эти выходные в нормальной атмосфере, либо я уезжаю прямо сейчас. Одна. А ты остаёшься здесь и наслаждаешься семейным уютом.
— Да кто ты такая, чтобы мне указывать?! — Раиса Петровна буквально задохнулась от возмущения. Она была готова снова наброситься на Лену, но та стояла твёрдо, не давая себя сбить. — Ты ещё будешь учить моего сына жизни?! В моём доме?! Да я тебя… Да я тебя сама сейчас на грядки носом втопчу, чтобы знала своё место! Наглость какая! Приехала тут права качать! Я жизнь прожила, сына воспитала, а ты тут королевой разыгралась!
Она сделала ещё один шаг вперёд, но Олег наконец очнулся и встал между женщинами. Его руки были вытянуты в стороны, словно он пытался остановить надвигающийся цунами.
— Мам, хватит! — его голос дрожал, но в нём уже проскальзывали нотки решимости. — Лена, прошу тебя, успокойтесь обе!
Но ни одна из женщин не слышала его. Раиса Петровна продолжала обрушивать на него поток упрёков, говоря о том, что Лена «отравляет» их семью, что она «пришла на готовенькое», что он теперь «забудет дорогу домой». А Лена, не обращая внимания на истерику свекрови, молча собрала свои вещи, аккуратно, почти с достоинством, подняла плед и направилась к машине. Каждый её шаг был уверен, чёток, без следа сомнения.
Олег смотрел ей вслед, чувствуя, как внутри разрывается что-то важное. С одной стороны — мать, с которой он вырос, которую любил, пусть и не всегда понимал. С другой — жена, рядом с которой строил свою жизнь, которую тоже любил. И теперь он стоял между ними, раздавленный выбором, от которого зависло всё.
Раиса Петровна не унималась, требуя, чтобы сын остался с ней, обвиняя Лену в эгоизме, в желании им управлять, в том, что она «разлучница». Но Лена уже не слушала. Она открыла дверцу машины, села на водительское место и замерла, оставляя за собой последний, решающий момент для Олега.
Тишина повисла над участком. Солнце светило, как ни в чём не бывало, птицы щебетали, но для троих людей, стоявших там, мир остановился. Всё зависело от одного шага. От одного слова. От одного решения.
Олег стоял, опустив голову. Его плечи поникли под тяжестью не только произошедшего, но и того выбора, который ему предстояло сделать. Он чувствовал на себе пристальный, почти осязаемый взгляд матери — полный недосказанности, упрёка и скрытой угрозы. А ещё он остро ощущал, как ускользает Лена, как её силуэт застывает у дверцы машины, словно последний маяк перед безвозвратным отплытием в никуда.
Мысли мелькали в голове хаотично: первый взгляд на Лену, её смех, светившийся изнутри; день свадьбы, наполненный обещаниями вечной любви; лицо матери, всегда строгое, но, как он думал раньше, справедливое; её руки — жилистые, покрытые мозолями, которые когда-то казались символом надёжности. И вот теперь — между двумя женщинами, что для него значили всё, он стоял, разрываемый на части.
Но по сути, это был не выбор между матерью и женой. Это был выбор между прошлым, наполненным давлением, страхом быть недостаточно хорошим, и будущим, где он хотел бы быть собой — человеком, достойным уважения, любви и свободы.
Он глубоко вздохнул, будто собираясь с силами перед прыжком в ледяную воду. Поднял голову. В его глазах исчезла растерянность. Осталась боль — да, но вместе с ней — ясность. Он посмотрел на Раису Петровну. Та замерла, ожидая, уверенная в своём праве быть услышанной. Но в её взгляде, помимо гнева, он вдруг заметил страх — страх одиночества, страх утратить сына окончательно, страх потерять ту власть, которая держала их связь так долго.
— Мам… — начал он тихо, но голос звучал твёрдо. Ни оправданий, ни объяснений. Ничего лишнего. Только долгий взгляд — полный сожаления, горечи и какой-то новой, неизведанной прежде уверенности в себе.
И, ничего больше не сказав, он развернулся и медленно, но решительно направился к машине, где его ждала Лена. Каждый шаг давался тяжело, но он знал — он делает то, что должен. Раиса Петровна застыла, не веря своим глазам. Её сын. Её любимый Олежек. Он выбрал не её. Он уходил. Не оглядываясь.
— Предатель! — выкрикнула она, голос сорвался. — Неблагодарный! Я тебе жизнь отдала, а ты… ты выбрал эту… эту пустышку?! Чтобы духу твоего больше не было в моём доме! Чтоб ты пропал вместе с ней! Проклинаю! Слышишь? Проклинаю вас обоих!
Она бежала следом до самой калитки, спотыкаясь, растрепанная, съехавший платок болтался на голове, как тряпичный флаг поражения. Она швырнула вслед машине ком земли — беспомощный акт отчаяния. Ком развалился в воздухе, рассыпался в пыль, не долетев даже до забора. Она осталась стоять одна, крича в пустоту, сжимая кулаки, пока автомобиль не исчез за поворотом, унося с собой последние нити, связывавшие её с сыном.
В салоне машины воцарилось плотное, почти осязаемое молчание. Лена сидела за рулём, спина прямая, руки на руле, взгляд устремлён вперёд. Ни слез, ни вопросов, ни намёков на слабость. Лишь холодная собранность и сосредоточенность. Она не смотрела на Олега. Она просто вела их прочь отсюда — от разрушенных надежд, от боли, от старой жизни.
Олег сидел рядом, ссутулившись, глядя в окно на мелькающие деревья, дома, участки. Внутри него бушевало, но внешне он был спокоен. Тяжёлое осознание произошедшего ложилось на сердце камнем, но вместе с этим пришло и странное облегчение. Путь назад перекрыт. Мост сожжён. Не тот мост, что соединяет два берега, а тот, что держал его между двух миров — мира детства и мира взрослой жизни.
Больше они никогда не возвращались на эту дачу. И в дом Раисы Петровны Олег тоже больше не входил. Первое время она звонила — то с упрёками, то с мольбами, то с истерическими угрозами. Он не отвечал. Лена тоже. Со временем звонки прекратились. На место былых отношений легла плотная пелена обиды и невысказанных проклятий.
Но Лена и Олег выбрали друг друга. Они заплатили за этот выбор немалую цену, но, как им тогда казалось, единственно возможную. Перед ними открывалась их собственная жизнь — которую предстояло строить заново, честно, без оглядки на прошлое. Однако шрамы от того дня остались с ними навсегда — как напоминание о том, как хрупка может быть любовь, и как болезненно — разрыв семейных связей, когда они становятся цепями.