Интересно, заботиться о бабушке должна я, а её квартира достанется каким-то дальним родственникам? — с горечью произнесла я, обращаясь к маме, которая молча стояла у окна и избегала моего взгляда.
Мама глубоко вздохнула, будто на её плечах лежал весь груз мира. Её руки нервно теребили край фартука — этот жест был мне хорошо знаком ещё с детства, он всегда означал, что она пытается подобрать слова, чтобы не обидеть.
— Наташенька, тише, а то бабушка услышит, — прошептала она, кивнув в сторону спальни, где лежала Антонина Степановна.
Два года. Целых два года я прожила в этой старой квартире с облупленными стенами и скрипучим полом, отодвинув свою жизнь на второй план. Два года я просыпалась среди ночи, когда бабушка шептала: «Наташенька, принеси воды…» Два года я варила ей каши, покупала лекарства, водила по врачам, держала за руку, когда становилось особенно плохо.
А теперь оказывается, что всё это время она готовилась передать квартиру Игорю и Вере.
Игорь — сын покойной сестры бабушки, которого я видела пару раз в детстве. Высокий, с аккуратной бородкой и холодным взглядом. Вера — его жена, женщина лет сорока, с алыми ногтями и привычкой говорить слишком громко.
Они приехали неделю назад, якобы просто навестить. Игорь целовал бабушку в щёку и говорил:
— Тётя Тоня, как же мы по вам соскучились! Мама часто рассказывала, какая вы доброжелательная и заботливая…
А Вера тем временем ходила по комнатам, рассматривая мебель, будто оценивая её стоимость. Сначала я решила, что мне показалось. Но когда заметила, как она фотографирует старинный комод — тот самый, в котором хранились важные бумаги, — внутри у меня всё похолодело.
Само завещание я нашла случайно. Искала справку для оформления льгот, а наткнулась на документ. Почерк был знакомый, слегка дрожащий — бабушкин. «Всё своё имущество завещаю племяннику Игорю Михайловичу Соколову и его супруге Вере Николаевне…»
Руки тряслись, когда я перечитывала эти строки. В голове шумело. Неужели человек, ради которого я отказалась от двух лет своей жизни, так легко обошёлся со мной?
— Мам, ты знала об этом? — спросила я тихо.
Она покачала головой, но глаза выдавали — знала. Может, не всё, но что-то точно.
— Наташа, не спеши делать выводы. Поговори с бабушкой. Возможно, она объяснит…
Объяснит? Что именно? Я бросила перспективную работу в столице, рассталась с Максимом, который не выдержал наших редких встреч, потеряла друзей — кто станет слушать истории о лекарствах и больницах? Моя жизнь сузилась до четырёх стен, где каждый день был похож на предыдущий: уколы, таблетки, походы в аптеку.
А теперь выяснилось, что бабушка оставила всё посторонним.
Когда мама ушла — очевидно, не желая участвовать в конфликте, — я решила поговорить с бабушкой напрямую. Она сидела в любимом кресле у окна, листая старый журнал. Увидев меня, слабо улыбнулась:
— Наташенька, иди сюда, садись рядом.
Я опустилась на край кровати, с трудом сдерживая волнение.
— Нам нужно поговорить.
Бабушка посмотрела на меня внимательно, в её глазах мелькнуло беспокойство.
— О чём, родная?
— О завещании.
Тишина повисла в комнате, словно плотный занавес. Бабушка медленно отвернулась к стене.
— Откуда ты узнала?
— Нашла, когда искала другую справку. Бабушка, как так? Я два года здесь живу, ухаживаю за вами, а квартира достаётся чужим людям?
Она повернулась ко мне. Лицо сморщилось, будто хотела заплакать.
— Наташенька, ты не понимаешь… Ты молодая, у тебя вся жизнь впереди. А они — мои родные по крови. Ты ведь сама знаешь, я всегда чувствовала себя виноватой перед их матерью…
— Какую вину? — мой голос сорвался.
— Мы с сестрой поругались много лет назад. Из-за наследства родителей. Квартира досталась мне, а ей — ничего. Она обиделась, и мы не общались до самой её смерти. Теперь хочу исправить эту несправедливость…
— За мой счёт? — я встала. — Бабушка, вы понимаете, что я отказалась от всего ради вас? От работы, от отношений, от нормальной жизни?
— Никто тебя не просил! — резко ответила она, и в её голосе зазвучала злость. — Я не просила тебя жертвовать собой!
Эти слова ударили, как удар. Я стояла, не в силах поверить своим ушам.
— Не просили? Когда вам стало плохо два года назад, кто приехал? Кто провёл ночь в больнице? Кто переехал сюда, чтобы вы не были одни?
— Я тебя не заставляла…
— Нет, заставляли! — не выдержала я. — Каждый раз, когда я собиралась куда-то, вы говорили: «Наташенька, мне плохо одной». Каждый раз, когда я хотела отвлечься, вы начинали жаловаться на сердце!
Бабушка замолчала. Потом тихо спросила:
— Значит, всё это время ты делала это через силу? Из обязанности?
Я хотела сказать «нет», но голос предательски замер в горле. Потому что часть правды была в этом. Конечно, я любила её. Но последние месяцы всё чаще чувствовала лишь усталость, давление вины, невозможность строить собственную жизнь.
— Я думала, что поступаю правильно, — наконец вымолвила я. — Что семья — это когда поддерживают друг друга.
— Семья, — повторила она и горько усмехнулась. — А Игорь с Верой не семья? Они тоже мои родные.
— Где они были эти два года? Где были, когда вызывали скорую? Когда вы лежали с температурой?
— Они далеко живут…
— А я рядом? Я бросила квартиру в Москве, переехала сюда! Бросила любимую работу!
Бабушка снова отвела взгляд.
— Не кричи на меня. Я старая, больная…
В этот момент во мне что-то оборвалось. Накопленная усталость, обида, разочарование — всё выплеснулось наружу.
— Знаете что, бабушка? Может, действительно, не стоило этого делать. Может, лучше было жить своей жизнью, как живут Игорь с Верой. Приезжать раз в год, дарить конфеты и считать, что долг выполнен.
Я развернулась и направилась к двери.
— Наташенька, подожди…
Но я уже не могла остановиться.
В ту ночь я не спала. Лежала на узкой кровати в своей детской комнате и думала. О том, что сказала бабушка. О том, что сказала я. О Максиме, который давно женился на другой. О работе, которую, возможно, уже не вернуть. О подругах, которые перестали звонить, потому что я всегда была занята.
Утром приехали Игорь с Верой. Я слышала, как они разговаривают с бабушкой за закрытой дверью. Игорь обсуждал переоформление коммунальных услуг, Вера — ремонт в квартире. Они уже строили планы на будущее.
— Тётя Тоня, не волнуйтесь, мы всё организуем, — говорил Игорь спокойно. — Найдём вам хороший дом для пожилых людей. С питанием, уходом, всем необходимым…
Дом для пожилых. Значит, даже не предполагается, что она останется в своём доме.
Я вошла в комнату.
— Какой дом? — спросила я.
Игорь обернулся. Его доброжелательное выражение лица мгновенно исчезло.
— А, Наташа. Мы просто обсуждаем дальнейшую заботу о тёте Тоне. Понимаешь, нам нужно сделать ремонт, а ухаживать должны профессионалы…
— Профессионалы, — повторила я. — А два года назад где были эти специалисты?
— Наташа, давай без лишних эмоций, — вмешалась Вера. — Мы понимаем, ты много сделала. Но теперь мы здесь, можем взять всё в свои руки.
— В доме для престарелых?
— В хорошем доме, — поправила она. — С квалифицированным уходом.
Я посмотрела на бабушку. Она сидела в кресле, опустив взгляд, и молчала.
— Бабушка, вы это слышите? Вы хотите переехать из своей квартиры?
Антонина Степановна наконец подняла глаза.
— Наташенька, не вмешивайся. Это взрослые дела, сами разберёмся.
Сами. Без меня.
Я кивнула.
— Хорошо. Тогда я соберусь и уеду.
— Наташа, подожди, — начал Игорь, но я его перебила:
— Не надо. Вы — семья, вы и решайте.
Пока я собирала вещи, руки дрожали, внутри всё болело. Неужели так закончится всё, что было? Два года жизни просто сметут, как мусор?
Размышляя, куда поехать, я понимала: ни к маме, ни в Москву мне особо не вернуться. Работа потеряна, жилья нет, связи порваны.
Когда я застегивала чемодан, в комнату заглянула мама.
— Что ты делаешь?
— Уезжаю. Подальше отсюда.
Она вошла и села на кровать.
— Может, ещё поговоришь с бабушкой? Она расстроена…
— Мам, я устала доказывать. Если я нужна только как помощник, а потом могу исчезнуть — пусть так и будет.
— Ты же любишь её…
— Люблю, — согласилась я. — Но любить — не значит терпеть такое отношение.
Мама вздохнула.
— Может, тебе действительно стоит отдохнуть. Я посижу с ней, пока…
— Пока Игорь с Верой не отправят её в интернат?
Она промолчала.
Я взяла чемодан и направилась к выходу. Хотела зайти к бабушке, но передумала. Она выбрала свою сторону.
Уже открывая дверь, услышала:
— Наташенька, постой…
Бабушка стояла в дверях своей комнаты, держась за косяк. Лицо бледное, руки дрожат.
— Не уходи так. Давай поговорим.
— О чём? Всё уже сказано.
— Не всё, — она подошла ближе. — Есть то, что я не смогла сказать раньше.
Игорь с Верой куда-то исчезли — видимо, почувствовали, что лучше не мешать.
— Садись, родная, — попросила бабушка.
Я поставила чемодан, но села на край дивана, показывая, что готова выслушать, но не более того.
— Ты думаешь, мне легко? — начала она. — Думаешь, мне не больно?
— Если больно, то зачем делаете это?
— Из страха, — ответила Антонина Степановна. — Боюсь умереть с этой виной. Моя сестра Лида ушла из жизни, так и не простив меня. А ведь права была. Родители завещали квартиру мне, потому что я старшая. Ей ничего не досталось. Она прожила всю жизнь в коммуналке, а я — в трёхкомнатной.
— Это было давно, — сказала я. — Сейчас другие времена, другой человек.
— Игорь — её сын. Мой племянник. Он имеет право…
— На что? На квартиру, за которой он не ухаживал? На наследство, которое ему просто досталось?
Бабушка замолчала. Потом тихо спросила:
— А ты разве ухаживала за мной ради квартиры?
Её вопрос застал меня врасплох.
— Нет… Но я думала, что если человек отдаёт себя другому, это должно что-то значить. Не в смысле выгоды, а в смысле признания.
— Значит, — кивнула бабушка. — Очень много значит. Наташенька, я не хочу, чтобы ты ушла с чувством обиды.
— Тогда что вы предлагаете?
Она долго молчала, затем встала и ушла в комнату. Через минуту вернулась с листком бумаги.
— Прочитай.
Это было письмо, написанное её рукой.
«Моя любимая Наташенька. Пишу это письмо, которое, возможно, никогда не отдам. Не хватает сил. Я поступила с тобой несправедливо, и прекрасно это понимаю. Ты отдала мне два года молодой жизни, а я завещала квартиру людям, которые рядом не были. Пусть они и родственники, но чужие.
Боюсь показаться слабой. Боюсь отменить завещание и обидеть память сестры. Но больше всего боюсь потерять тебя. Ты стала мне ближе дочери. Ближе всех.
Прости меня, если сможешь».
Я подняла глаза на бабушку. Она ждала, вся сжавшись.
— Почему вы не дали мне это раньше?
— Боялась. Привыкла быть сильной, а тут… признать ошибку — выше моих сил было.
Я положила письмо на стол.
— Я не из-за квартиры обижена. Ну, не только. Мне казалось, что меня использовали, а потом выбросили, когда появились новые «наследники».
— Никого подходящего нет, — сказала бабушка. — Только ты. И моя глупость.
Мы долго смотрели друг на друга.
— Вы чего-то от меня хотите? — спросила я.
— Хочу, чтобы ты осталась. Не из долга, не из жалости. Потому что мы нужны друг другу. И я исправлю завещание.
— А Игорь с Верой? Вина перед сестрой?
Бабушка выпрямилась.
— Игорь и Вера получат память о Лиде: фотографии, украшения, немного денег. А квартира — тому, кто её заслужил.
Я поставила чемодан обратно.
— Хорошо. Остаюсь. Но с условиями.
— Какими?
— Хочу иногда уезжать. На выходные, в отпуск. Иметь право на собственную жизнь.
— Конечно, — кивнула бабушка. — Можно попросить маму помочь, можно нанять сиделку.
— И ещё одно, — добавила я. — Никаких намёков вроде «Как же я без тебя». Говорите прямо: «Мне плохо», а не давите на чувство вины.
Бабушка улыбнулась — впервые за долгое время.
— Договорились.
Игорь с Верой уехали тем же вечером. Прощались сухо, обещали «ещё поговорить». Но бабушка осталась твёрда.
— Завещание отменяю, — сказала она им. — Квартира достанется Наташе.
— Тётя Тоня, вы уверены? — пытался убедить Игорь. — Наташа молодая, сама справится. А у нас дети, кредиты…
— У вас есть работа и здоровье, — ответила бабушка. — А у Наташи — право на справедливость.
Следующую неделю мы потратили на восстановление доверия. Это было непросто — слишком много обиды накопилось. Но мы начали находить общий язык.
Бабушка действительно отменила прежнее завещание и составила новое. Теперь квартира переходила мне, а Игорь с Верой получали небольшую сумму денег и несколько семейных реликвий.
Но жизнь вносит свои коррективы.
Через месяц Антонина Степановна ушла из жизни тихо, во сне. Утром я проснулась от необычной тишины. Обычно бабушка поднималась рано, включала радио, хлопотала на кухне. А сегодня — ни звука. Сердце тревожно сжалось, и я поспешила в её комнату.
Она лежала в кровати, будто просто спала. Её лицо было спокойным, без следов боли или страха. Руки сложены аккуратно на груди — казалось, она сама подготовилась к этому моменту.
Похороны прошли тяжело. Игорь с Верой приехали, но вели себя холодно и отстранённо — держались в стороне, перешёптывались между собой. Когда нотариус огласил условия нового завещания, их лица потемнели. А уже через день они подали иск в суд, утверждая, что бабушка была недееспособной.
— Наташа, — сказала мама после поминок, — может, стоит пойти им навстречу? Отдать хотя бы часть наследства?
Я посмотрела на неё с недоумением.
— Мам, ты же видела, как они себя вели. Они хотели отправить бабушку в дом престарелых. А теперь требуют всё себе?
— Но они родственники…
— А я кто? — я снова чувствовала, как поднимается раздражение. — Я два года жила здесь, ухаживала за ней, а они появились за пару месяцев до её смерти?
Мама вздохнула.
— Ты права. Просто я не люблю конфликты.
Судебные тяжбы оказались изматывающими. Игорь и Вера наняли адвоката, который пытался доказать, что бабушка действовала под давлением и не осознавала своих поступков. Однако медицинские справки говорили об обратном — Антонина Степановна сохраняла ясность мысли до самого конца. Соседи и знакомые подтверждали, что она принимала решения самостоятельно и логично рассуждала.
Суд признал завещание законным.
Когда всё это наконец закончилось, и я стала единственной хозяйкой этой старой трёхкомнатной квартиры, меня охватило странное чувство. Здесь хранились воспоминания, но они будто принадлежали другой Наташе — из другой жизни.
Не потому что они были плохими. Нет, воспоминания были разные: и светлые, и тяжёлые. Просто эта квартира больше не была моим настоящим. Она принадлежала прошлому.
И я продала её. Игорь с Верой снова попытались вмешаться, но на этот раз у них не было шансов.
На вырученные деньги я сняла небольшую однушку в центре города и записалась на курсы онлайн-преподавания английского — ведь когда-то я училась на филолога, но так и не применяла знаний.
Первые месяцы были непростыми. Я забыла, каково быть свободной в выборе, как принимать решения только за себя. Но постепенно втягивалась.
Работа оказалась интересной. Я преподавала и детям, и взрослым, даже пожилым людям — как моя бабушка. Это казалось символичным.
Через полгода я познакомилась с Олей. Она тоже работала онлайн, только преподавала математику. Мы часто общались, делились опытом, а потом начали встречаться и в реальности.
— Знаешь, — сказала она мне как-то, — ты сильно изменилась с тех пор, как мы познакомились.
— В каком смысле?
— Стала более живой. Раньше ты всегда выглядела уставшей. А теперь — нет.
Я задумалась над её словами. Да, я действительно изменилась. Почувствовала себя легче, свободнее.
Не потому, что теперь не было никаких обязанностей — их было даже больше. Просто теперь это были мои обязанности, мой путь, мой выбор.
Иногда я вспоминала бабушку. Последний наш разговор, то письмо, которое она мне передала. Она смогла признать ошибку и исправить её. Не каждый человек способен на это.
А ещё я думала о справедливости. Для Игоря и Веры несправедливо, что квартира досталась мне. Для меня — что ей почти досталась. Для бабушки — что когда-то она обидела свою сестру.
Но, наверное, истинная справедливость — не в том, чтобы все остались довольны. А в том, чтобы каждый получил то, чего заслужил своими поступками, своим выбором, своей жизнью.
Заслужила ли я эту квартиру? Не знаю. Но точно заслужила право жить своей жизнью.
И вот сейчас, сидя в уютной маленькой квартире, планируя завтрашние уроки и думая, что на выходных поеду к маме, а может, и на море — впервые за три года, — я понимаю: чтобы начать жить, иногда нужно научиться отпускать.
Даже тех, кого любишь.
Даже то, что кажется долгом.
Даже боль и обиду.
Отпускать — и идти дальше.
Квартира… она не была платой за годы ухода и не была наградой. Это был последний подарок от человека, который понял: любовь — это не когда тебя держат, а когда тебе дают свободу быть собой.
Спасибо, бабушка. За всё.