— Правда, мне нужно идти к твоей маме на день рождения? — спросила я у мужа, чувствуя легкое напряжение в груди.
Даня задумался. Он не любил такие разговоры, особенно если они касались его матери.
— Я не могу тебе ничего сказать, — наконец произнёс он. — Это её приглашение. Ты сама должна решить — принимать его или нет.
Я немного растерялась. Никогда не думала, что до такого дойдёт. Дарья Васильевна — его мать — никогда особо не скрывала своего отношения ко мне. С самого начала было понятно: она меня не принимает. Не потому, что я плохая, не из-за каких-то конкретных поступков. Просто я стала другой женщиной, которая заняла место рядом с её сыном. А для неё это было предательством.
Много лет мы поддерживали хрупкий баланс: я старалась быть вежливой, иногда звонила, поздравляла с праздниками. Но чем больше я пыталась, тем холоднее становилась она. В какой-то момент я просто перестала делать первый шаг. Устала от постоянного напряжения, от осознания, что мои усилия не только не нужны, но даже вызывают раздражение.
И вот теперь — неожиданное приглашение на юбилей. После стольких лет почти полного молчания, после того как между нами существовала невидимая стена, которую никто не стремился разрушить. И вдруг — открытка, подарок, стол, за которым нас могут представить друг другу как родных.
Сначала я думала, что это игра. Возможно, ей нужен был повод показать, что она — мать, что она может быть милой, когда ей выгодно. Может, хотела показать окружающим, что у нас всё «в порядке». Но потом, за пару месяцев до праздника, начались странные сообщения: доброжелательные, с пожеланиями хорошего дня, с вопросами: «Как дела?», «Что нового?».
Это выбивало из колеи. Я не знала, радоваться или насторожиться. Мне казалось, что такое внимание — всего лишь подготовка к чему-то большему. Но тогда к чему?
В итоге я решила пойти. В конце концов, отказ мог бы выглядеть странно. И, возможно, я всё-таки ошибалась. Может, возраст берёт своё, и Дарья Васильевна действительно устала от войны?
На юбилее я пришла с букетом и подарком. Она приняла меня тепло, улыбнулась, поблагодарила. За столом мы с Даней сидели рядом с ней. Она говорила со мной, включала меня в беседу. Без колкостей, без намёков. Я даже начала верить, что перемены возможны.
Но вечер шёл, вино лилось, и где-то ближе к ночи маска начала спадать. Дарья Васильевна заговорила о том, как ей одиноко, как сын забыл о ней, как она одна, несмотря на всех. Гости замялись. Даня попытался мягко остановить её:
— Мам, давай не сейчас. Ты же знаешь, что это не правда. Я всегда рядом. Мы общаемся, ты мне важна.
Он пытался успокоить её, но я видела, как ему больно. Он не хотел, чтобы другие слышали это, чтобы я была свидетелем. Но я была.
Потом праздник закончился. Мы уехали домой. Я списала всё на алкоголь. Даня согласился со мной. Думали, что это просто эмоциональный срыв.
Но после юбилея связь с Дарьей Васильевной снова возобновилась. Она начала звонить, интересоваться моими делами, присылать смски. Не часто, но достаточно, чтобы я начала чувствовать себя неловко. Казалось, она хочет остаться частью моей жизни. Хотя раньше всячески демонстрировала обратное.
И вот настал мой день рождения. Я позвонила Дарье Васильевной и пригласила её. Хотела быть доброй, закрыть глаза на прошлое. Хотела показать, что готова хотя бы внешне сохранять нормальные отношения.
— Приду обязательно, можешь рассчитывать, — ответила она уверенно.
Она действительно пришла. Подарила цветы, аккуратно упакованный подарок. Я поблагодарила, проводила к столу. Первые полтора часа всё было в рамках приличия. Гости смеялись, пили, обнимали меня, желали счастья. Я чувствовала себя по-настоящему празднично.
Но потом настал тот самый момент.
Дарья Васильевна встала с бокалом в руке. Все замолчали. Её голос был спокойным, но в нём звенела неприкрытая горечь.
— Я не могу больше молчать. Инга отняла у меня сына, когда вышла за него замуж. Даня стал другим человеком под её влиянием — чужим. Выпьем за ту, которая испортила мне жизнь.
Она выпила. Я сидела, как окаменевшая. Хотелось вскочить, закричать, выгнать её из моего дома, из моего праздника. Но вокруг были люди. Мои друзья, родные. Я не могла позволить ей разрушить этот день полностью. Только крепче сжала кулаки и постаралась сохранить лицо.
Даня, заметив мой взгляд, шепнул:
— Она просто перебрала. Завтра принесёт извинения.
— Мне не нужны извинения, — ответила я. — Мне нужно, чтобы этого человека в моей жизни больше не было. Я устала от её выходок. Она унижает меня перед людьми, тебя ставит в неловкое положение. Это уже не терпимость, это издевательство.
Даня молчал. Я видела, как ему тяжело. Он не хотел верить, что его мать способна на такое. Но факт оставался фактом: она сделала это. Открыто. На моём празднике. Перед всеми.
На следующий день он поговорил с ней. Попросил больше не звонить мне. Не вмешиваться в нашу жизнь. Дарья Васильевна обиделась. Объявила, что и без нас проживёт.
— Вы и так давно обо мне не вспоминаете. Так что если не будем общаться — я даже не замечу, — сказала она и положила трубку.
Прошло несколько месяцев. Мы не слышали от неё ни слова. Потом Даня решил ещё раз попробовать — позвонил. Но она не взяла трубку.
— Я поговорю с ней, — сказал Семён, двоюродный брат мужа. — Может, ей просто нужно время.
Но разговор не дал ничего. Дарья повторила то же, что уже говорила нам. То самое: что сын её бросил, что она давно одна, что Инга разрушила их семью.
— Она сказала, что привыкла к одиночеству, — сообщил Семён. — За все эти годы вашего брака.
Мы и так это знали. Просто надеялись, что рано или поздно она изменится. Но теперь стало понятно: она выбрала свою роль — жертвы, обделённой вниманием, и будет играть её до конца.
Даня переживал. Он любил свою мать. Но он также любил меня. И понимал, что невозможно быть на двух сторонам сразу. Что-то должно было лопнуть. И оно лопнуло.
Теперь мы даже не думаем восстанавливать контакт. Никаких звонков. Никаких встреч. Никакого напряжения. Просто пустота там, где раньше было раздражающее присутствие.
И, странно, но эта пустота оказалась легче, чем постоянное ожидание новой колкости.
✦ Финальная мысль
Не каждая семья становится опорой. Иногда она становится испытанием. И порой единственный способ защитить себя — прекратить пытаться быть понятой. Особенно если человек заранее решил, что ты — проблема.