Каждый раз, возвращаясь в пустую квартиру, Виктория ощущала, как стены смыкаются вокруг, словно немые свидетели ее краха. Она не знала, к кому ушел муж, знала лишь обрывок фразы, врезавшийся в память как осколок: «Она… намного моложе тебя». Эти слова жгли изнутри, потому что в свои сорок три Виктория выглядела прекрасно — стройная, подтянутая, с внимательным, уставшим взглядом человека, который привык нести добро другим. Она носила элегантные пальто и дорогие кашемировые свитера, не из тщеславия, а из чувства собственного достоинства. И самое главное — она каждый день спасала жизни, работая фельдшером на «Скорой помощи». Но это не спасло ее брак.
Их общая с Максимом боль, их неуемная, всепоглощающая проблема, которая годами точила фундамент их отношений, — невозможность иметь детей. Бесконечные обследования, горы таблеток, курсы гормонов, от которых распухало тело и болела душа, — все оказалось тщетно. Максим в конце концов снял с себя ответственность и возложил вину на нее. Прожив вместе двадцать лет, он заявил, что влюбился, подал на развод и исчез из ее жизни, оставив после себя лишь гулкую тишину и ощущение предательства.
Виктория с головой ушла в работу. Дежурила сутками, брала подмены, лишь бы не оставаться одной с навязчивыми мыслями. Она вышла из больницы под утро, сбросила тяжелую служебную куртку и опустилась на холодную влажную скамейку. Ночь была тяжелой, душа — израненной. Небо только начало светлеть, окрашиваясь в грязно-серые тона после ночного дождя. Она зябко поежилась и снова натянула куртку, пытаясь согреть не столько тело, сколько душу.
— Виктория, на выезд! — ее окликнул знакомый голос.
Это был Дмитрий, медбрат из ее смены, недавно переведенный в их подразделение. Мужчина лет сорока, с спокойными глазами и надежными руками. Она молча кивнула и направилась к машине.
— Дмитрий, что по вызову? — спросила она, уже на ходу проверяя укладку.
— Мужчина, приступ. Супруга в панике, ничего внятного сказать не может. Ни возраст, ни анамнез, ни что случилось. Все очень смутно, — ответил он, ловко управляя рулем и объезжая лужи.
Они вошли в квартиру. Им открыла молодая, взволнованная женщина в шелковом халатике, явно сбитая с толку.
— Проходите, пожалуйста, в спальню, он… он там, — ее голос дрожал.
Виктория шагнула в комнату и замерла. На кровати, корчась от боли и судорожно хватаясь за грудь, лежал ее бывший муж Максим. Он был бледен, губы приобрели синюшный оттенок. Увидев ее, он с трудом выдохнул, и в его глазах мелькнуло дикое, животное облегчение, смешанное со стыдом.
— Вика… помоги… — просипел он.
Все внутри у нее оборвалось, сжалось в тугой, болезненный комок. Но годы тренировок взяли верх. Руки сами делали свое дело: тонометр, нитроглицерин, кислород. Автоматически, четко, профессионально. Пока Дмитрий готовил носилки, она вышла на улицу и прислонилась к холодному борту машины, пытаясь перевести дух. Из подъезда вышла та самая девушка. Виктория мельком увидела ее молодое, испуганное лицо. Да, она была намного моложе. И от этой мысли стало муторно и горько.
Когда машина с Максимом уехала, Виктория вернулась к своей скамейке. Подошел Дмитрий, молча протянул ей стаканчик с дымящимся кофе и сел рядом.
— Кофе, конечно, не в постель подается, но зато горячий, — горько улыбнулась она.
Дмитрий усмехнулся и, помолчав, обнял ее за плечи. Это был нежный, осторожный, поддерживающий жест.
— Все обойдется. Не зацикливайся. Вы теперь чужие люди, — тихо сказал он.
Он знал ее историю. Несколько месяцев назад, после одной из сложных смен, они разговорились, и она, сама не зная почему, выложила ему всю свою боль — и про мужа, и про бесплодие, и про грядущий развод.
— Знаешь, я иногда думаю, — голос ее сорвался, — если бы у нас родился ребенок, сын или дочь… Может, он бы не ушел?
Дмитрий внимательно посмотрел на нее, его взгляд был мягким, но твердым.
— Виктория, ты действительно веришь, что причина в этом? Мужчину, который решил изменить, не остановят никакие дети. Это его выбор. Его вина.
Она лишь бессильно пожала плечами. Она слишком устала, чтобы искать причины.
— В общем, я уже не могу думать об этом. Не знаю, в чем была причина. Не знаю, кто она, и знать не хочу. Скоро получу в ЗАГСе свои бумаги, и все. Жизнь разделится на «до» и «после».
— Хочешь, я пойду с тобой? — неожиданно предложил он.
— Зачем? — удивилась она.
— Поддержать. Не одному же тебе идти на эту казнь, — пожал он плечами.
Она улыбнулась сквозь надвигающиеся слезы и кивнула.
Выйдя из ЗАГСа, она старалась держаться уверенно, но ее руки предательски дрожали. Она села в его машину, глядя в окно на уплывающие куда-то улицы.
— Куда? — спросил он.
— Не знаю. Неважно.
— Понятно, — сказал Дмитрий. — Значит, едем в кафе.
Ему нравилась Виктория с первого дня. Но сейчас он понимал, что ей нужен не ухажер, а друг. В кафе он нашел уединенный столик в углу. И этот вечер, вопреки всем ожиданиям, прошел удивительно тепло. Он говорил, шутил, рассказывал забавные истории из практики. И она вдруг поймала себя на том, что смеется. И что не плачет.
— Посмотри на это с другой стороны, — говорил он. — Ты одна? Нет. Ты свободна! Он ушел? Так пусть лучше сейчас, чем когда тебе будет семьдесят. Ты умна, красива, добра. Ты будешь счастлива! Забудь его. Согласна?
Он говорил это с такой искренней верой, что ей становилось легче. Он отвез ее домой, и на прощание мягко поцеловал в щеку.
— Спасибо, Дмитрий. Не знаю, что бы я без тебя делала сегодня.
— Пустое. Я рад, что смог помочь, — он улыбнулся и уехал.
Для нее это был дружеский жест. Для него — лучик надежды. Она же, закрывая дверь, думала о том, что этот спокойный, сильный мужчина стал появляться в ее мыслях все чаще. «Да, я только что развелась, — рассуждала она. — Но разве есть график, когда можно снова начать чувствовать? Мне нравится Дмитрий. И я чувствую, что я ему небезразлична. Рядом с ним я не чувствую себя неполноценной. Но есть одно «но»…»
И этим «но» была его десятилетняя дочь, Сонечка. Девочка, для которой умершая три года назад от рака мама оставалась идеалом и самым главным человеком на свете.
— Пап, я не хочу, чтобы какая-то чужая тетя жила с нами! — с вызовом заявляла она. — Мама была лучшей! Я ее никогда не забуду!
Дмитрий уговаривал, просил, пытался объяснить.
— Сонечка, мама навсегда останется в наших сердцах. Но жизнь продолжается. Давай просто познакомимся с Викой? Она очень хорошая.
Сонечка сжалилась и согласилась на встречу в парке. Они гуляли, ели мороженое, но девочка оставалась холодной и отстраненной, ее сердечко было заперто на крепкий замок.
— Ну как? — робко спросил Дмитрий вечером.
— Нормально. Как тетя. И все, — безразлично бросила она и убежала в свою комнату.
Виктория переживала, но понимала ее как никто другой.
— Она не может забыть маму, и это правильно. Прошло только три года… Может, ее сердечко все-таки растает? Потерять мать — это огромная травма. Хоть папа и рядом, он не заменит материнскую любовь.
Встречи повторялись, но прогресса не было. Сонечка держала оборону. Пока однажды Дмитрию не пришлось остаться дома с дочкой — у нее поднялась высокая температура, а бабушка-сердечница сама чувствовала себя плохо. Виктория с бригадой уехала на вызов. Он был в неблагополучный район, к мужчине с приступом.
Когда они вошли в квартиру, их встретила картина пьяного угара: несколько нетрезвых мужчин и женщина, спящая на диване. Мужчина на полу хрипел. Виктория, не раздумывая, бросилась к нему, наклонилась, чтобы оказать помощь. И в этот момент один из пьяных, дезориентированный и агрессивный, дико замахнулся и ударил ее ножом в бок.
Острая, обжигающая боль, крики коллег, суета… Все поплыло перед глазами. Вместо того чтобы везти пациента, «скорая» на всех парах помчалась в больницу уже с Викторией на борту. За ее жизнь боролись несколько долгих часов.
Дмитрию позвонили. Он сидел у кровати спящей дочки и не мог себе простить, что не был там, рядом с ней, чтобы защитить, подставить плечо, принять удар на себя. Его мир рухнул во второй раз.
Теперь они стояли с Соней у дверей больничной палаты. Девочка, бледная, испуганная, смотрела на отца и думала, что он нервничает из-за нее, из-за того, как она себя поведет.
— Пап, не переживай так, — потянула она его за руку.
Он опустился перед ней на корточки, чтобы быть с ней на одном уровне, и взял ее за руки. Его глаза были полны слез.
— Сонечка, сейчас не время для обид и капризов. С Викой случилось очень плохое. Она поехала спасать человека, а ее… ее ранили. Очень сильно. Врачи боролись за ее жизнь много часов. Я… я так испугался ее потерять.
Дочка молчала, широко раскрыв глаза. Впервые она видела своего сильного папу таким уязвимым.
— Я очень люблю Вику, — продолжал он, с трудом подбирая слова. — И мне очень нужна твоя поддержка, дочка. Честно. Я знаю, как ты скучаешь по маме. Мы все скучаем. Но мамы с нами больше нет.
— А мы… мы ее не забудем? — тихо, почти шепотом спросила Соня, и ее губки задрожали.
— Никогда и ни за что, солнышко. Я тебе обещаю. Я и Вике рассказывал, какая у тебя была замечательная мама. И она меня понимала. Так получилось, что мы ее потеряли. В этом никто не виноват. А теперь… теперь я не хочу потерять и Вику. Пойми меня, дочка.
Сонечка посмотрела на плотно закрытую дверь, потом на отца. В ее детском сердечке что-то перевернулось. Она кивнула, сжав его руку своей маленькой ладошкой.
— Пап, я поняла. Пошли. Я постараюсь. Все будет хорошо.
Они вошли в палату. Соня увидела Вику — бледную, ослабленную, с закрытыми глазами, подключенную к капельницам. И ее словно током ударило — так же, в такой же больничной палате, лежала ее мама. Та же белизна, те же трубки. И та же безысходная тишина. Девочка замерла, комок подкатил к горлу. Она посмотрела на отца, потом сделала робкий шаг вперед, другой. Подошла к кровати и присела на самый краешек, изо всех сил сжимая губы, чтобы не расплакаться.
В этот момент Вика открыла глаза. Взгляд ее был мутным от лекарств, но узнавающим. Она слабо, еле-еле улыбнулась, увидев девочку.
— Привет… — прошептала она, и голос ее был тихим, как шелест листвы.
— Привет, — выдохнула Соня. И вдруг ее маленькая рука потянулась и легла поверх руки Вики, поглаживая ее. — Мы с папой пришли. Давай… давай дружить. Ты только выздоравливай, хорошо? Мы будем ждать тебя дома. Оба.
По щеке Вики медленно скатилась слеза. Дмитрий мягко смахнул ее пальцем. Вика смотрела то на него, полного любви и надежды, то на девочку, в глазах которой вместо стены теперь была живая, детская жалость и желание помочь. Она плакала не от боли, а от счастья. От того, что, пройдя через предательство, боль и одиночество, она наконец-то обрела то, о чем так долго мечтала, — настоящую, верную любовь и шанс стать по-настоящему нужной. Шанс на семью.