Хрустальный, отточенный до блеска голос прозвучал так же внезапно и резко, как удар стеклом по шелку. Он разрезал тяжелую, пропитанную лекарствами тишину спальни.
— Я была с твоим мужем, пока ты лежала здесь, вся в трубках и бледная, как полотно, — произнесла Вероника, и в уголках ее губ заплясали маленькие, самодовольные чертики. Ее пальцы с безупречным маникюром небрежно поправили и без того идеальную волну каштановых волос. Она говорила спокойно, даже лениво, будто комментировала сюжет из светской хроники, а не перемалывала в порошок двадцать лет жизни.
Елена медленно, с невыразимым трудом, повернула на подушке голову. Тело было тяжелым и чужим, неподъемным, будто набитым влажным песком. Затхлый, приторный воздух, состоящий из испарений лекарств, пота и страха, внезапно проиграл. Его вытеснил резкий, наглый, доминирующий аромат духов Вероники — «Ярость Калифорнии». Этот запах казался уже вплетенным в узор штор, въевшимся в обивку мебели, в самую душу этого дома, безжалостно вытесняя все родное, все ее.
— А теперь я забираю и его, и все это, — Вероника обвела комнату властным, оценивающим взглядом хищницы, осматривающей новую территорию. Ее взгляд надолго зацепился за старинный туалетный столик из карельской березы — единственную семейную реликвию Елены, перешедшую к ней от бабушки. Улыбка на ее губах стала острой и тонкой, словно лезвие скальпеля, готовое вскрыть гнойник. — Артем уже все подписал. Не тревожься, о тебе позаботятся. Социальное такси уже заказано.
Елена смотрела на женщину, которую два десятилетия называла сестрой. Двадцать лет общих новогодних праздников, шепотков на кухне до рассвета, слез, пролитых друг у друга на плече, и безудержного смеха, от которого сводило живот. Вся эта жизнь, все эти годы, сжались теперь в один маленький, ядовитый комок, брошенный ей в лицо в душной, пропахшей болезнью комнате.
— Ты… не могла, — выдохнула Елена, и ее собственный голос показался ей чужим, надтреснутым, доносящимся из-под толщи земли, словно голос призрака.
— А почему, собственно, нет? — Вероника изящно подошла к окну и одним энергичным, полным жизни движением рванула тяжелую портьеру. В комнату ворвался безжалостный, ослепительный поток дневного света. Елена зажмурилась, уколотая этой болью. — Ты всегда была слишком правильной, Леночка. Слишком удобной. Свято верила, что твоя жертвенность — это добродетель? Увы, моя дорогая. В нашем мире это называется иначе. Слабость. И это — ресурс, который умные люди используют по назначению.
В дверном проеме, словно призрак, материализовался Артем. Ее муж. Он не смотрел на нее, его взгляд был прикован к сложному узору на паркете, будто он пытался найти в нем разгадку своего малодушия. В его руке болтался старый, потертый чемодан Елены, тот самый, с которым она когда-то ездила в командировки, полная сил и надежд.
— Артем? — позвала она, и в этом одном слове, как в капле воды, отразилась вся ее отчаянная, последняя надежда. Последняя соломинка.
Он вздрогнул, его плечи сгорбились еще сильнее, но глаза так и не поднял. Они были пустыми.
— Прости, Лена… Так… так будет лучше. Для всех, — его голос был глухим, доносящимся словно из-под толщи ледяной воды.
Вероника издала короткий, торжествующий смешок, похожий на лязг стали.
— Видишь? Он даже не пытается спорить. Мужчин привлекает сила, действие, огонь. А ты… ты всегда была лишь уютным, теплым, но абсолютно выцветшим фоном, на котором мое пламя горело лишь ярче.
Она подошла к самой кровати и наклонилась так низко, что Елена почувствовала на своей щеке ее горячее, сладковатое от дорогого кофе дыхание.
— Я спала на твоих простынях, носила твои шелковые халаты, пока ты боролась за каждый вздох. А он смотрел на меня так, как никогда — слышишь? — как НИКОГДА не смотрел на тебя. С настоящим, животным голодом. С вожделением, которое ты, со своей правильностью, никогда не могла бы вызвать.
Каждое ее слово было выверенным, отточенным ударом кинжала. Не было истерик, не было театральных слез. Только этот спокойный, ядовитый шепот и гробовое молчание человека, который когда-то клялся ей в вечной верности перед лицом Бога и людей.
— Убирайся, — прошептала Елена так тихо, что это было похоже на шелест умирающих листьев.
— О, я уже ухожу. Но не одна, — Вероника выпрямилась с королевской осанкой и бросила Артему повелительный взгляд. — Милый, не стой столбом. Личные вещи Елены нужно вынести. Ей вредны любые волнения.
Артем, словно марионетка, шагнул в комнату. Наконец-то его взгляд встретился с ее взглядом. В его глазах Елена увидела не боль, не раскаяние, а серую, вязкую, беспросветную пустоту. Он безропотно взял приготовленный чемодан и потащил его к выходу, стараясь обойти мебель, как будто боясь разбудить кого-то.
Елена смотрела им вслед. Физическая боль, терзавшая ее все эти месяцы, вдруг отступила, сменившись чем-то иным. Холодным. Твердым. Кристаллизующимся в самой глубине ее существа, в той точке, где раньше жила любовь. Она с ужасающей ясностью осознала, что все эти годы жила в изящно декорированной иллюзии. В уютном, ею же построенном мирке, который рухнул не сегодня. Он был мертв уже давно, он тлел и разлагался, пока она, упрямая и слепая, отказывалась чувствовать запах тления.
Когда входная дверь с глухим, финальным щелчком отсекла их от нее, Елена несколько минут лежала совершенно неподвижно. А потом, превозмогая тошноту, головокружение и свинцовую тяжесть в конечностях, она начала медленно, с нечеловеческим усилием, подниматься с кровати.
Ноги подкашивались, дрожали, не слушались. Каждый шаг отзывался эхом во всем теле. Она подошла к бабушкиному туалетному столику. Ее отражение в зеркале было призрачным: исхудавшее лицо, восковая кожа, глубокие синяки под глазами. Но сами глаза… Глаза были другими. В них не осталось ни слез, ни страха, ни мольбы. Только сухой, выжженный, безразличный покой, холодный, как поверхность луны.
Она взяла свой телефон. Пальцы дрожали, но она с неожиданной твердостью набрала номер, который знала наизусть.
— Марк Семенович? Здравствуйте. Это Елена Орлова. Да, жена Артема. Мне срочно нужна ваша помощь. Похоже, мой муж совершил роковую ошибку. Очень серьезную.
На том конце провода воцарилась тишина. Марк Семенович, старый компаньон Артема, человек суровый и не терпящий сантиментов, явно взвешивал каждое слово.
— Лена, что случилось? С Артемом все в порядке?
— С ним все более чем прекрасно. Он только что вынес мой чемодан из нашего дома. Вместе с Вероникой.
Пауза затянулась, но теперь в ней ощущалось внезапное напряжение, будто кто-то натянул тетиву.
— Понял. Деньги? Документы? Что именно он подписал? — голос Марка Семеновича стал жестким, собранным, деловым.
— Она сказала — «все». Дом. Предполагаю, что и счета тоже. Она чувствует себя очень уверенно, Марк Семенович. В ее тоне нет ни капли сомнения. Это не похоже на банальную любовную интрижку. Это смахивает на хорошо спланированную операцию.
— Где ты сейчас?
— Пока еще здесь. Но я не останусь. Я поеду в бабушкину квартиру на Набережной.
— Правильно. Не трогай ничего. Ни с кем не контактируй. Я буду у тебя через час. И, Елена… Постарайся вспомнить все, что Артем говорил о рабочих моментах за последние полгода. Любую мелочь. Особенно касательно новых проектов. Любые имена. Жди меня.
Елена положила трубку. Час. У нее был всего один час. Она окинула взглядом спальню, которая за несколько минут превратилась в чужое, враждебное пространство. Слабость снова накатила волной, но теперь ее двигала вперед не просто воля к жизни, а нечто большее — холодная, безжалостная ярость, медленно расправляющая крылья в ее опустошенной душе.
Она прошла в гардеробную. Вещи Вероники висели вперемешку с ее собственными, нагло занимая пространство. Она не стала ничего срывать, не стала ничего крушить. Вместо этого она подошла к стене за своим шкафом и нажала на почти невидимую глазу панель. Раздался тихий щелчок. Открылся небольшой встроенный сейф. Артем был уверен, что знает о нем только он один. Но Елена знала о своем доме все. Это она вдохнула в него душу, она его создавала.
Внутри лежали документы и несколько флешек. Она взяла не самую старую, а ту, что выглядела новее остальных, появившуюся там пару месяцев назад, и бережно положила ее в карман халата. Затем набрала короткое сообщение на телефоне: «Сережа, нужна помощь. Экспертиза одной флешки. Очень срочно и максимально тщательно. Это касается Артема». И нажала «отправить». Адресат был старым знакомым из службы информационной безопасности, который был обязан ей кое-чем.
Выходя из дома, она не обернулась ни разу. Она оставляла за спиной не просто двадцать лет брака. Она оставляла там ту Елену, которая верила, прощала, терпела и надеялась. Та Елена умерла. А на свет рождалась другая.
Бабушкина квартира на Набережной встретила ее знакомым запахом старых книг, воска для полировки и легкой пыли, пахнущей временем. Елена опустилась за массивный кухонный стол, ощущая, как эти стены, эти вещи, хранящие тепло рук ее предков, принимали ее под свою защиту.
Марк Семенович приехал ровно через час. Его лицо было серьезным. Он сел напротив, положив на стол свой неизменный кожаный портфель.
— Рассказывай все с самого начала. Не упускай деталей.
И Елена рассказала. О своей затяжной болезни. О том, как Вероника стала практически членом семьи, помогая, поддерживая, подставляя плечо. О том, как Артем постепенно отдалялся, все чаще ссылаясь на «сверхсекретный и очень перспективный проект».
— Проект… — Марк Семенович с силой потер переносицу. — Он называл его «Феникс». Я был против. Категорически. Слишком рискованно, отдавало аферой. Но Артем не слушал. Он был одержим.
— Это ее идея? — тихо, но четко спросила Елена.
— Вероники? Теперь у меня нет в этом сомнений. Она ведь раньше работала в той компании-конкуренте, которую мы обанкротили прошлой осенью. Похоже, это ее месть. Идеально спланированная. Она нашла самое слабое звено — твоего мужа, ослепленного алчностью и… этой женщиной.
Марк Семенович открыл портфель и достал папку.
— Самое ужасное, что для оформления договора займа под залог всего нашего совместного имущества он использовал мой электронный ключ. Я был тогда в Швейцарии, на сложном лечении. Он позвонил, сказал, что сделка горит, вопрос жизни и смерти фирмы. Я… я поверил ему. Старый дурак.
Елена смотрела на него, и холодная, кристальная ясность окончательно заполнила ее сознание. Она мыслила с незнакомой ей доселе четкостью.
— Он не смог бы провернуть такое в одиночку. У него не хватило бы ни ума, ни смекалки.
— Но факт остается фактом.
— Нет, — Елена покачала головой, и в ее движении была непоколебимая уверенность. — Он был лишь марионеткой. Она дергала за ниточки. Я находила ее черновики в нашем общем облачном хранилище. Артем был неосторожен, он считал, что я ничего не смыслю в технологиях. Там были схемы, финансовые расчеты. И… инструкции для него. Очень детальные, пошаговые.
Она достала из кармана флешку и положила ее на стол между ними.
— Мой знакомый провел ее полный анализ. Это рабочий архив Артема. Он всегда делал резервные копии. Там все транзакции за последний год. И переписка. Конечно, не с ней напрямую. С неких анонимных ящиков. Но я уверена, что специалисты смогут доказать, чьи пальцы набирали эти тексты.
Марк Семенович смотрел то на флешку, то на Елену. В его усталых глазах изумление медленно сменялось растущим уважением.
— Елена… Я, кажется, никогда по-настоящему не знал тебя.
— Меня никто не знал, Марк Семенович, — ответила она, и в ее голосе не было ни обиды, ни упрека. Лишь спокойная, стальная уверенность. — И это была их главная и самая фатальная ошибка.
Следующие несколько дней квартира на Набережной превратилась в центр управления сложной, тщательно выверенной операцией. Марк Семенович привлек своего лучшего юриста, сухого и педантичного Захарова. Они работали днями и ночами. Елена, все еще физически слабая, казалось, черпала силы из самой сердцевины своей новой, холодной ярости. Она сопоставляла даты, ворошила память, выуживая обрывки его разговоров, находила в скопированных архивах нужные файлы и прослеживала денежные потоки.
Картина вырисовывалась грандиозная и циничная. Вероника вела двойную, если не тройную игру. Ее целью была не просто месть бывшей фирме. Она планировала обанкротить и компанию Артема, и кредиторов, а все высвобожденные активы перевести на подконтрольные ей офшорные счета. Артем в ее изощренном плане был лишь разменной пешкой, расходным материалом, который предстояло выбросить после достижения цели.
— У нас достаточно для возбуждения уголовного дела, — констатировал Захаров, снимая очки. — Мошенничество в особо крупном размере. Состав налицо.
— Этого мало, — твердо, без тени сомнения заявила Елена. — Тюрьма — это слишком простое и быстрое наказание. Они должны почувствовать то же, что чувствую я. Полную, оглушающую пустоту. Потерять все, к чему так стремились.
Марк Семенович внимательно, с пристальным интересом посмотрел на нее.
— Что ты предлагаешь?
— Назначьте им встречу. Завтра. В нашем старом офисе, на Пушкинской. Скажите, что прилетели швейцарские инвесторы, заинтересованные в «Фениксе». Вероника не упустит шанса лично поучаствовать в своем триумфе. Она придет, чтобы насладиться зрелищем нашего поражения.
На следующий день в просторной, строгой переговорной царило напряженное ожидание. Артем и Вероника вошли вместе. Он — бледный, нервный, похожий на загнанного зверя. Она — сияющая, в ослепительном платье от кутюр, стоимость которого могла обеспечить безбедную жизнь средней семьи на несколько лет.
Но за большим дубовым столом сидели только Марк Семенович и Елена.
— А где же… — начал было Артем сбивчиво.
— Инвесторов не будет, Артем, — ровным, холодным тоном произнес Марк Семенович. — Единственный инвестор здесь — я.
Вероника снисходительно фыркнула.
— Марк Семенович, давайте без этих дешевых театральных сцен. Все абсолютно легально. Документы подписаны. А что до дома… он переоформлен на меня. В качестве подарка.
Она бросила Елене вызывающий, полный ненависти взгляд.
— Тебе нужно было лучше следить за мужем, дорогая. А не валяться в хандре и болячках.
Елена не удостоила ее ответом. Она просто молча включила проектор. На белоснежном экране одно за другим поплыли документы из облачного хранилища. Схемы вывода активов. Детальные, разжеванные инструкции для Артема, как и что подписывать. А затем — самое главное: скриншоты переписки с офшорной компанией, где Вероника в откровенных, циничных выражениях обсуждала, как «кинуть» и кредиторов, и самого Артема, оставив его с огромными долгами и нулем на счетах.
Лицо Вероники стало мертвенно-белым, макияж проступил на нем яркими, кричащими пятнами. Артем смотрел на экран с нарастающим, первобытным ужасом. Наконец-то он повернулся к Веронике, и в его взгляде вспыхнула такая дикая, беспощадная ненависть, что та невольно отшатнулась. Он все понял. Его не просто использовали — его предали его же собственным оружием.
Марк Семенович положил на стол две папки.
— Это — заявление в правоохранительные органы. А это — документы о безвозмездной передаче твоей доли в бизнесе в мое владение, Артем. В счет погашения нанесенного фирме ущерба. Ты подпишешь их. Сию секунду.
— Я… я подпишу все что угодно, — забормотал он, его руки тряслись. — Она… это все она! Она меня обманула, опутала! Я ничего не знал!
Это был конец. Не героический, не драматичный. Жалкий и унизительный. Предатель, спасая свою шкуру, с легкостью предавал свою сообщницу.
Вероника вскочила, ее красивое лицо исказила гримаса чистой, неконтролируемой ярости.
— Ты пожалеешь об этом, старая мразь! Я тебя уничтожу!
— Нет, — поднялась Елена. Ее голос был тих, но он прозвучал, как удар хлыста, заставив всех замолчать. — Жалеть будешь только ты, Вероника. О том, что посмела принять тишину и выдержку за слабость. А теперь — исчезните с моих глаз. Оба.
Они ушли. Артем — понурый, разбитый, почти старик. Вероника — задыхаясь от бессильной злобы, ее гордый стан согнулся под тяжестью краха.
Марк Семенович тяжело откинулся в кресле, выглядя внезапно очень усталым.
— Поздравляю, Елена Викторовна. Компания спасена. Мы избежали катастрофы.
Катя подошла к огромному окну. Внизу кипела жизнь, текли людские реки, сияли огни большого города. Она не чувствовала ни злорадства, ни торжества. Лишь огромное, всепоглощающее, очищающее облегчение. Словно после долгой, изматывающей болезни, когда температура наконец падает и ты понимаешь, что кризис миновал.
Через месяц она ненадолго вернулась в свой бывший дом, чтобы забросить последние, самые личные вещи. Дом стоял пустой и гулкий, как склеп. Наглый, сладкий запах духов Вероники наконец выветрился, уступив место запаху пыли и одиночества. Она не испытывала ни ностальгии, ни грусти. Этот красивый, просторный дом оказался всего лишь дорогой декорацией, в которой разыгрывался спектакль ее прежней жизни.
Ее настоящим пристанищем, ее крепостью стала теперь бабушкина квартира на Набережной. По образованию Елена была художником-реставратором. И сейчас она вернулась к своему призванию. Начала с малого — спасла от забвения старинный комод, покрытый многолетними слоями краски. Возвращая к жизни старые, забытые вещи, она, казалось, по крупицам собирала и исцеляла саму себя.
Однажды вечером к ней заехал Марк Семенович. Он принес конверт с первыми дивидендами от доли Артема, которая теперь по праву принадлежала ей.
— Спасибо, Марк Семенович, — сказала она, отодвигая конверт. — Но я хотела бы предложить иное. Позвольте мне вложить эти средства в общее дело. И работать у вас. Не советником и не секретарем. У вас в компании есть огромный архив, который никто не приводил в порядок последние лет тридцать. Позвольте мне заняться им.
Марк Семенович удивленно поднял брови, а затем его лицо озарила редкая, но искренняя улыбка.
— Елена Викторовна, вы — неиссякаемый источник сюрпризов. Считайте, что вопрос решен.
Когда он уехал, Елена снова подошла к окну. Город зажигал свои ночные огни, и каждый из них был like символом чьей-то жизни, чьей-то истории. Она больше не была больной, слабой, покорной и удобной. Она была просто Еленой. Женщиной, которая прошла через ад предательства и вышла из него закаленной, как сталь, очищенной, как огнем. Она проиграла сражение за иллюзию, чтобы с триумфом выиграть войну за самое себя.
Эпилог. Два года спустя
Прошло два года. Елена стояла посреди большого, залитого мягким светом помещения своей собственной реставрационной мастерской. Воздух был густым и насыщенным — пахло деревом, скипидаром, лаком и свежесваренным кофе. Кирпичные стены, как и в ее квартире на Набережной, она оставила нетронутыми — честными, брутальными, настоящими.
Архив компании Марка Семеновича она привела в идеальное состояние за полгода. За это время она не только систематизировала горы бумаг, но и отыскала несколько утерянных старых контрактов, которые принесли фирме солидную, незапланированную прибыль. Марк Семенович, пораженный ее аналитическими способностями и дотошностью, предложил ей постоянную должность финансового консультанта. Елена вежливо, но твердо отказалась.
Она забрала свою долю прибыли и вложила все в то, о чем всегда по-настоящему мечтала — в собственную мастерскую. Теперь у нее работали трое молодых, талантливых подмастерьев, а заказы от коллекционеров и музеев были расписаны на полгода вперед. Она стала известна в узких кругах как мастер, способный вернуть душу и блеск самому, казалось бы, безнадежному антиквариату.
Иногда она вспоминала прошлое. Не с болью, а с холодным, отстраненным любопытством, с каким изучают исторический артефакт. Об Артеме она узнала случайно. Звонила его тетка, плачась в жилетку. Он сильно сдал, опустился, поседел. Работал мелким клерком в провинциальной администрации, жил с престарелой матерью. Пару раз пытался организовать какой-то «бизнес» — то сеть кофеен, то продажу угля, — но неизменно прогорал, влезая в новые долги.
Он так и не осознал главного: его успех все эти годы держался на ней — на его тихой, незаметной жене, которая вела дом, гасила его импульсивные порывы, незримо направляла и оберегала его от роковых ошибок. Без нее он оказался просто пустой, громкой банкой, грохочущей на ухабах жизни.
Один раз он сам ей позвонил. Елена узнала номер, но из какого-то странного чувства долга к прошлому ответила. Он долго мямлил, говорил что-то невнятное о прощении, о том, как он был слеп, что Вероника его «заколдовала», «опутала чарами». В конце он, срываясь на фальцет, попросил немного денег. «Не на себя, Леночка, на маму… лекарства дорогие…»
— У тебя были деньги, Артем. И дом. И целая жизнь, которую ты добровольно променял на яркую, но ядовитую обертку, — абсолютно спокойно ответила она. — Научись жить с последствиями своего выбора. Я научилась.
И положила трубку. Больше он не звонил никогда.
Судьба Вероники сложилась более драматично. Благодаря связям Марка Семеновича и ее бывших «партнеров» по «Фениксу», уголовного срока ей удалось избежать. Но она потеряла абсолютно все. Репутация, работа, квартира, машина, драгоценности — все ушло с молотка для покрытия гигантских долгов. Последний раз Елена увидела ее мельком, проезжая в такси по не самому престижному району города. Вероника выходила из дешевого дисконтного магазина с пластиковой сумкой в руке. Потухший взгляд, резкие, озлобленные морщины у рта, безвкусная, кричащая кофта, которая теперь выглядела не вызывающе, а жалко. Их взгляды встретились на долю секунды. В глазах Вероники Елена не увидела ни раскаяния, ни смирения. Лишь черную, бессильную, всесокрушающую ненависть. Она до сих пор винила в своем падении Елену, разрушившую ее триумф. Она так и не поняла, что семена ее краха были посеяны ею самой, в тот самый день, когда она переступила порог чужого дома с чужим мужем.
Елена не стала отводить взгляд. Она просто спокойно, без эмоций, кивнула, как кивают незнакомому человеку, и машина тронулась с места. Ничего не осталось. Ни дружбы, ни ненависти, ни обиды. Только выжженная, бесплодная земля, на которой уже никогда и ничего не вырастет.
Вечером того же дня в ее мастерскую, как это часто бывало, заглянул Марк Семенович. Он любил приезжать сюда после работы — не как начальник, а как друг. Посидеть в старом кожаном кресле, вдохнуть запах дерева и творчества, выпить чашку ее фирменного кофе и поговорить. Не о бизнесе и деньгах. О книгах, о музыке, о старых, добрых фильмах.
— Устал, Елена Викторовна, — признался он, с наслаждением растягиваясь в кресле. — Знаете, порой так и хочется все бросить и тоже начать что-нибудь шлифовать и лакировать.
— Это только кажется простым, — улыбнулась она, проводя ладонью по шелковистой поверхности стола эпохи модерн, над которым сейчас работала. — Это требует невероятного терпения. И абсолютной честности с материалом.
— О, я знаю. Вы научили меня, что самые ценные вещи в мире требуют и того, и другого, — он посмотрел на нее с теплотой и глубочайшим уважением. — Я до сих пор рад, что тогда, два года назад, вы набрали мой номер.
— Я тоже, Марк Семенович, — искренне ответила она.
Их отношения так и остались теплыми, светлыми, дружескими. Никто из них не искал и не требовал большего. Оба нашли в другом ту самую редкую и ценную вещь — спокойное, честное, человеческое тепло, не обремененное обязательствами и страстями.
Когда он уехал, Елена осталась в мастерской одна. Она включила тихую, меланхоличную музыку, надела свой запачканный красками и лаком рабочий фартук и взяла в руки резец. Впереди была долгая ночь кропотливой, любимой, созидательной работы.
Она больше не боялась одиночества. Она, наконец, поняла разницу между одиночеством и целостностью. Можно быть в центре шумной толпы и чувствовать себя абсолютно одиноким. А можно быть наедине с собой и ощущать полную, совершенную гармонию. Она выбрала второе. И впервые за очень долгую жизнь была по-настоящему, глубоко и спокойно счастлива.
Спустя год она вновь завела семью, вновь научилась доверять мужчинам. И теперь ее уже никто и никогда не посмеет обмануть или предать. Она научилась не только любить, но и защищать свой мир. И этот урок, выученный ценой невероятной боли, стал ее главным и самым надежным щитом. Всегда, всегда нужно давать себе шанс на новую, счастливую жизнь. Даже если кажется, что все кончено.