Моя настоящая мама все еще живет здесь”, — прошептал мне мой пасынок однажды ночью. Я посмеялась, но вскоре начала замечать странные вещи в нашем доме.
Когда я вышла замуж за Бена, я думала, что понимаю, что значит стать частью жизни вдовца. Он был так предан своей покойной жене Ирэн, и сам воспитывал их семилетнего сына Люка.
Я уважала глубокую любовь, которую он все еще питал к ней, понимая, что это связано с воспоминаниями о его первой любви и матери Люка. Я не была здесь, чтобы заменить ее, а чтобы создать новую главу для нас всех.
Первые несколько месяцев как семьи были именно такими, как я надеялась. Люк тепло меня встретил, без всяких колебаний, которых я боялась. Я часами играла с ним, читала его любимые сказки перед сном и помогала с домашними заданиями.
Я даже научилась готовить его любимые макароны с сыром именно так, как он любит — с дополнительным сыром и хлебными крошками сверху.
Однажды, ни с того ни с сего, Люк стал называть меня “мамой”, и каждый раз с Беном мы обменивались гордыми взглядами. Казалось, что все складывается идеально.
Однажды вечером, после уютного вечера, я укладывала Люка спать. Внезапно он поднял на меня взгляд, его глаза были широко раскрыты, и он серьезно сказал: “Знаешь, моя настоящая мама все еще живет здесь.”
Я мягко засмеялась, проводя пальцами по его волосам. “О, дорогой, твоя мама всегда будет с тобой, в твоем сердце.”
Но Люк покачал головой, крепко взяв мою руку, и его взгляд был таким интенсивным, что мое сердце пропустило удар. “Нет, она здесь. В доме. Я иногда ее вижу.”
Прохлада пробежала по моему шее. Я заставила себя улыбнуться, отмахнувшись от этого как от детского воображения. “Это всего лишь сон, дорогой. Спи.”
Люк успокоился, но я чувствовала беспокойство. Я отогнала эту мысль, говоря себе, что он просто привыкает к новой семье, к новой реальности. Но с каждым днем маленькие вещи в доме начали меня беспокоить.
Для начала, я убирала игрушки Люка, только чтобы потом снова найти их в том же месте, где я их оставляла. Не один раз и не два, а снова и снова.
А шкафы на кухне… Я расставляла их так, как мне нравится, но на следующее утро вещи снова были на своих старых местах, как будто кто-то пытался отменить мои действия по дому. Это было неуютно, но я продолжала убеждать себя, что это всего лишь игра разума.
Затем однажды вечером я заметила нечто, что не могла объяснить. Я переместила фотографию Ирэн из гостиной на более скрытую полку в коридоре. Но когда я спустилась вниз на следующее утро, она снова была на своем прежнем месте, идеально очищенная, как будто кто-то только что протер ее.
Я глубоко вздохнула и решила обсудить это с Беном. “Ты что, двигаешь вещи по дому?” — спросила я однажды вечером, пытаясь звучать непринужденно, пока мы заканчивали ужин.
Бен поднял взгляд и улыбнулся, как будто я сказала что-то нелепое. “Нет, Брэнда, зачем мне это делать? Думаю, ты просто все себе выдумываешь.”
Он засмеялся, но в его глазах было нечто — намек на дискомфорт или, может, на нежелание. Я не могла понять, что это, но чувствовала невидимую стену между нами.
Несколько ночей спустя Люк и я работали над пазлом на полу в гостиной. Он был сосредоточен, складывая детали с маленьким язычком, торчащим от концентрации, когда вдруг он посмотрел на меня, глаза его были широко открыты, и он сказал серьезно:
“Мама говорит, что тебе не стоит трогать ее вещи.”
Мое сердце остановилось. “Что ты имеешь в виду, милый?” — спросила я, стараясь сохранить спокойствие, оглянувшись на коридор.
Люк наклонился, понизив голос. “Настоящая мама. Она не любит, когда ты двигаешь ее вещи”, — прошептал он, оглядываясь через плечо, как будто ожидал, что кто-то нас наблюдает.
Я остолбенела, пытаясь осмыслить то, что он сказал.
Он смотрел на меня так серьезно, как будто делился секретом, который не должен был раскрыть. Я заставила себя улыбнуться, кивнула и мягко сжала его руку. “Все в порядке, Люк. Тебе не нужно переживать. Давай закончим наш пазл, ладно?”
Но этой ночью, когда Бен и я лежали в постели, мой разум не мог успокоиться. Я пыталась убедить себя, что это всего лишь слишком активное воображение ребенка. Но каждый раз, когда я закрывала глаза, я слышала слова Люка, видела, как он нервно оглядывался на коридор.
Когда Бен, наконец, заснул, я тихо встала и направилась на чердак. Я знала, что Бен хранит некоторые старые вещи Ирэн в коробке там. Может быть, если я увижу их и узнаю больше о ней, это поможет мне понять, почему Люк ведет себя так.
Я поднялась по скрипучей лестнице, мой фонарик прорезал темноту, пока я не нашла коробку, спрятанную в углу, пыльную, но хорошо сохраненную.
Крышка была тяжелее, чем я ожидала, как будто она впитала годы воспоминаний. Я сняла ее и нашла старые фотографии, письма, которые она писала Бену, и ее обручальное кольцо, аккуратно завернутое в ткань. Все это было таким личным, и я почувствовала странное чувство вины, перелистывая все это.
Но было кое-что еще. Несколько предметов выглядели недавно передвинутыми, как если бы с ними недавно обращались. И тогда я заметила это: маленькую дверь в углу, наполовину скрытую за стопкой коробок.
Я замерла, прищурив глаза, пытаясь понять, что это. Я была на чердаке несколько раз, но никогда не замечала ее. Осторожно отодвинула коробки и повернула старую, потускневшую ручку. Она щелкнула, открываясь в узкую комнату, тускло освещенную маленьким окном.
И там, сидя на односпальной кровати, покрытой одеялами, была женщина, которую я сразу узнала по фотографиям. Она посмотрела на меня, ее глаза были широко раскрыты.
Я отступила назад, ошеломленная, и запинаясь сказала: “Ты… ты Эмили, сестра Бена, не так ли?”
Выражение Эмили изменилось с удивления на что-то другое — тихое, зловещее спокойствие. “Извини. Ты не должна была узнать так.”
Я не могла поверить своим глазам. “Почему Бен не сказал мне? Почему ты скрывалась здесь?”
Она посмотрела вниз, разглаживая край одеяла. “Бен не хотел, чтобы ты узнала. Он думал, ты уйдешь, если узнаешь… если увидишь меня такой. Я… я здесь уже три года.”
“Три года?” Я едва могла это осмыслить. “Ты пряталась здесь все это время?”
Эмили кивнула медленно, взгляд ее был отрешенным. “Я не… не часто выхожу наружу. Мне здесь нравится. Но иногда мне становится тревожно. И Люк… Я иногда с ним разговариваю. Он такой хороший мальчик.”
Прохлада пробежала по моему телу. “Эмили, что ты говоришь ему? Он думает, что его мама все еще здесь. Он сказал мне, что она не любит, когда я двигаю вещи.”
Лицо Эмили смягчилось, но в ее глазах было нечто тревожное. “Иногда я рассказываю ему истории о его маме. Он по ней скучает. Думаю, ему комфортно знать, что она все еще… присутствует.”
“Но он думает, что ты — она. Люк думает, что ты его настоящая мама,” — сказала я, мой голос срывался.
Она отвела взгляд. “Может быть, так даже лучше. Может быть, это помогает ему чувствовать, что она все еще здесь.”
Я почувствовала, как голова закружилась, и быстро вышла из комнаты, захлопнув дверь за собой. Это было за пределами всего, что я могла себе представить. Я спустилась вниз, найдя Бена в гостиной, его лицо сразу же стало полным тревоги, когда он увидел меня.
“Бен,” — шепотом сказала я, едва сдерживая слезы. “Почему ты не сказал мне об Эмили?”
Он побледнел, его глаза ушли в сторону. “Брэнда, я—”
“Ты понимаешь, что она делает? Люк думает… он думает, что она его настоящая мама!”
Лицо Бена поблекло, и он упал на диван, голову в руках. “Я не знал, что все стало так плохо. Я думал… я думал, что если держать ее здесь, скрытно, будет лучше. Я не мог оставить ее одну. Она моя сестра. А после того как Ирэн ушла, Эмили стала не такой. Она отказалась от помощи.”
Я села рядом с ним, крепко взяв его руку. “Но она путает Люка, Бен. Он еще ребенок. Он не понимает.”
Бен вздохнул, медленно кивнув. “Ты права. Это несправедливо по отношению к Люку — и к тебе. Мы не можем продолжать притворяться, что все в порядке.”
Через некоторое время я прошептала: “Думаю, нам стоит установить камеру, чтобы увидеть, она действительно выходила из своей комнаты. Чтобы быть уверенными.”
Бен колебался, но в итоге согласился. Мы установили маленькую скрытую камеру перед дверью Эмили этой ночью.
На следующее утро, после того как Люк ушел в кровать, мы сидели в нашей комнате, наблюдая запись. Часами ничего не происходило. Потом, чуть после полуночи, мы увидели, как ее дверь скрипнула.
Эмили вышла в коридор, волосы растрепаны, и стояла, смотря на дверь Люка.
Затем появился Люк, теряя глаза, и направился к ней. Даже на размытом экране я увидела, как он протягивает к ней свою маленькую руку. Она опустилась на колени, шепча ему что-то, ее рука на его плече. Я не слышала слов, но видела, как Люк кивнул и что-то сказал в ответ, смотря на нее с тем же серьезным выражением.
Меня охватил прилив гнева и печали, которые я не могла контролировать. “Она… она кормит его воображение, Бен. Это нездорово.”
Бен смотрел на экран, его лицо было усталым. “Я знаю. Это зашло слишком далеко. Мы не можем позволить ей делать это с ним.”
На следующее утро Бен поговорил с Люком, объяснив все простыми словами. Он сказал ему, что его тетя Эмили больна, что иногда ее болезнь заставляет ее вести себя так, что люди путаются, и что его настоящая мама не вернется.
Люк был молчалив, смотря на свои маленькие ручки, и я видела, как ему тяжело понять. “Но она сказала, что она моя мама. Ты не можешь отправить ее,” — прошептал он, глаза его наполнились слезами.
Бен крепко обнял его, его голос дрожал от эмоций. “Я знаю, малыш. Но это был ее способ помочь тебе почувствовать, что твоя мама рядом. Она тебя любит, как и мы. И мы поможем ей выздороветь.”
Позже в тот день Бен устроил Эмили встречу с врачом. Процесс был болезненным; она возражала, даже плакала, но Бен оставался тверд. Мы смогли помочь ей получить помощь. Как только она попала в больницу, в доме стало тише, почти легче.
Люк сначала испытывал трудности. Он спрашивал о Эмили, иногда интересуясь, вернется ли она. Но постепенно он начал понимать, что то, что он верил, было не реальным, и он начал смиряться с правдой.
Через все это время Бен и я стали еще ближе, поддерживая друг друга, помогая Люку справляться.
Это не было тем путем, который я ожидала, выйдя замуж за него, но как-то мы вышли из этой ситуации сильнее, связанные друг с другом не только любовью, но и всем тем, что мы пережили как семья.