Марина положила заявление об уходе на стол главного врача — Виктора Ивановича. Тот снял очки, потер переносицу и посмотрел на неё с такой глубокой, почти отцовской скорбью, что ей на мгновение захотелось забрать бумагу обратно.
— Марина, подумайте ещё, — мягко произнёс он. — Может, просто отдохнёте? Мы ценим вас, вы это знаете.
Она покачала головой:
— Не могу, Виктор Иванович… Не здесь.
Грызущая вина не давала ей покоя: как мать, она не смогла защитить ребёнка, как врач — спасти его. Каждый детский плач в больничных коридорах отзывался острой фантомной болью, каждый смех — безмолвным упрёком.
Виктор Иванович был человеком доброго сердца, хорошим руководителем, всегда находившим нужные слова для поддержки. Марина давно замечала, как он иногда смотрит на неё тепло и чуть заботливо, но никогда не позволял себе лишнего — всё время оставался тактичным и сдержанным. Сейчас в его глазах читалось настоящее сочувствие, и от этого становилось только хуже.
«Поймите же, меня больше нет, — мысленно кричала она. — Та Марина, которую вы знали, умерла вместе с Андрюшей».
Внутри было пусто — ледяная, звенящая пустота. Хотелось свернуться в комочек и плакать до изнеможения, но она лишь сжала руки в кулаки, впившись ногтями в ладони.
— Я… я пойду, — пробормотала она и буквально выскочила из кабинета, боясь разрыдаться прямо перед ним — таким близким по-человечески, но всё же далёким.
Единственное, что стучало в голове, — нужно убежать. Уехать туда, где нет знакомых лиц, сочувственных взглядов, где не слышно детского смеха, напоминающего о невосполнимой утрате. Квартиру она продала почти задаром — первому встречному, лишь бы поскорее.
Поезд медленно полз мимо маленького полустанка, затерянного среди лесов. Марина вышла на деревянную платформу, чувствуя усталость во всём теле. Две старушки на скамейке сразу же обратили на неё внимание.
— К кому приехала, родная? Или заплутала? — спросила одна, закутанная в яркий платок.
Марина улыбнулась грустно:
— Сына похоронила. Хочу побыть одна.
Бабушки переглянулись, в их глазах мелькнуло понимание.
— Тяжёлое горе, дочка. У Лидии дом стоит пустой — она к сыну в город переезжает. Хороший дом, добротный. Только вот… совсем одной там жить — можно и с ума сойти. Не отгораживайся ты от людей совсем.
Они дали адрес, и Марина, поблагодарив, направилась по пыльной дороге к своему новому «дому», если его вообще можно было так назвать.
Лидия встретила её сначала настороженно, но узнав причину приезда, смягчилась:
— Живи пока. Невелика плата. Вот только Тимоша остался — кот наш. Дикий немного, но мышей ловит. Не обижай его.
Первый вечер в доме, пропитанном ароматами трав и старого дерева, казался бесконечным. Каждый скрип половицы, каждый шорох за окном будили воспоминания. Андрюша… Он бы сейчас бегал по комнатам, исследовал каждый уголок.
Дни потекли медленно и однообразно. Марина убирала, красила, мыла — всеми силами старалась занять руки и голову. Но горе не отпускало. По вечерам, сидя на крыльце, она рассказывала сыну обо всём, что сегодня сделала, и слёзы сами катились по щекам. Здесь, в этом заброшенном месте, её никто не видел — и она не сдерживала их.
Однажды, когда тоска особенно сдавила сердце, к ней на крыльцо бесшумно подкрался большой серый кот — Тимоша. Он постоял рядом, посмотрел своими умными глазами, затем подошёл и осторожно потерся о ногу.
Марина замерла, а потом протянула руку и погладила его. Кот замурлыкал. Простой, живой звук вызвал новый приступ слёз. Она прижала Тимошу к себе, уткнувшись в его жёсткую шерсть, и плакала до тех пор, пока не уснула прямо на крыльце, обняв единственное живое существо, которое решилось подойти к ней так близко.
Через пару недель соседка принесла ей щенка — беспородного, тощего и очень любознательного.
— Возьми, Марин, а то утопят. А тебе и компания, и охрана будет, — сказала женщина.
Щенка назвали Графом — за важную, даже надменную манеру держаться. Сначала Тимоша относился к нему с недоверием, шипел, выгибал спину, но вскоре смирился. Теперь они спали вместе у печки, а Марина впервые за долгое время улыбнулась, наблюдая за их играми.
Жители деревни узнали, что в доме Лидии теперь живёт бывшая врачиха, и начали приходить с простыми просьбами — померить давление, сделать укол. Марина сначала отказывалась, говорила, что больше не практикует, но видя доверчивые лица, не могла сказать «нет». Помогала чем могла, хотя и старалась не вступать в близкие разговоры.
С каждым днём она чаще выходила в лес. Граф бежал впереди, облаивая каждую птицу, а Тимоша, неожиданно для себя, тоже стал сопровождать их, ловко перепрыгивая через поваленные деревья. Лес принимал её, не осуждал, не требовал ничего взамен.
«Здесь можно дышать свободно, — думала Марина. — Можно плакать, не прячась. Можно просто быть собой».
И мало-помалу, очень медленно, ледяная скорлупа вокруг её сердца начала трескаться.
Однажды вечером Марину охватило странное беспокойство. Что-то невидимое, но настойчивое тянуло её в лес, в самую чащу.
— Не сегодня, — попыталась она отогнать это чувство, но Граф внезапно заволновался у двери, явно разделяя её тревогу.
Накинув куртку и взяв фонарь, Марина последовала за собакой. Граф уверенно вёл её всё дальше, туда, где она ещё ни разу не бывала. В одном из тёмных оврагов, под корнями старой ели, он начал лихорадочно лаять.
Марина посветила фонарём и замерла: на сырой земле лежала маленькая девочка, без сознания.
Марина подхватила на руки холодное, хрупкое тельце девочки и бросилась домой. Катя была ледяной, пульс едва прощупывался. Граф и Тимоша, почувствовав серьёзность момента, не отставали — крутились рядом, тыкались носами в её ноги, будто старались помочь.
Дома Марина сразу же принялась за дело: растирала девочку спиртом, укутала во все одеяла, какие нашлись, обложила грелками. Минуло около двух часов, прежде чем малышка пошевелилась и открыла глаза — бледно-голубые, наполненные страхом.
– Где я? – прошептала она.
– В безопасности, – мягко ответила Марина. – Как тебя зовут?
– Катя… Мой папа врач, он меня спасёт.
Сердце Марины больно сжалось.
– Я сейчас, мне нужно за помощью, – сказала она и вышла из комнаты, чтобы девочка не увидела её слёз.
Через некоторое время приехал участковый Сергеев, крепкий мужчина под пятьдесят, на стареньком «уазике». Он выслушал рассказ Марины, покачал головой:
– Дело темное. Девочка явно не местная?
Выяснилось, что Катя приехала из города — с матерью, которая сняла жильё у дальней родни. Родители разведены, мать, как оказалось, склонна к выпивке и частым ссорам. Похоже, очередной конфликт и стал причиной того, что девочка убежала в лес.
– Вот какая ситуация, Марина, – вздохнул Сергеев. – Если сообщить в опеку, ребёнка заберут у матери. А отцу ещё долго судиться придётся. Жалко девчонку.
Марина смотрела на Катю, на её худенькое лицо, на дрожащие во сне ресницы, и внутри что-то перевернулось.
– Пусть пока остаётся у меня, – неожиданно для себя предложила она. – До тех пор, пока не приедет отец.
Сергеев удивлённо посмотрел на неё, но в его взгляде промелькнула теплота.
– Ну ты и душка, Марина. Ладно, смотри сама. Нужно связаться с отцом. У тебя есть номер матери?
На следующий день к дому Лидии подъехала машина, знакомая Марине. Из неё вышел Виктор Иванович. Он выглядел уставшим, осунувшимся, но в его глазах светились тревога и надежда.
– Катенька! Доченька! – закричал он и бросился к крыльцу, где стояла его дочь, уже немного оправившаяся, но всё ещё бледная и испуганная.
Они обнялись, замерев в объятиях друг друга. Марина стояла рядом, потрясённая этим невероятным совпадением, не в силах произнести ни слова.
Вечером, когда Катя уснула, они с Виктором Ивановичем сидели на кухне. Он говорил о своём тяжёлом разводе, о жене, чья жизнь превратилась в постоянный хаос, о бесконечных попытках вернуть дочь. Голос его дрожал, слова путались, а Марина слушала, чувствуя в его боли отзвуки собственной утраты.
Потом он замолчал и долго, внимательно посмотрел на неё:
– Спасибо тебе, Марина. Ты её снова спасла. И меня тоже, наверное.
В его голосе было столько нежности и усталости, что у Марины задрожали губы. Той ночью Виктор остался. Не было слов, не было обещаний — только молчаливое понимание, что они оба прошли через ад и, может быть, именно здесь, в этой глуши, им дан шанс начать всё сначала.
Несколько дней они провели вместе. Катя быстро влилась в новый ритм — играла с Графом и Тимошей, ходила с Мариной в лес за ягодами. Виктор помогал по хозяйству: колол дрова, чинил забор. Марина впервые за долгое время почувствовала внутреннее спокойствие. Будто кто-то осторожно, почти неслышно, начал зажигать в её сердце маленькую искру надежды. Ей не хотелось, чтобы они уезжали.
Развязка пришла внезапно. Во двор влетела иномарка, скрипя тормозами, и из неё выскочила растрёпанная женщина с криком:
– Отдайте мне мою дочь!
Виктор попытался её успокоить, но женщина лишь распалялась больше.
Из дома вышли Граф и Тимоша. Пёс зарычал, кот зашипел так устрашающе, что женщина невольно отступила.
Вперёд вышла Марина.
– Катя остаётся с отцом, – твёрдо сказала она. – Вам лучше уйти.
В её голосе звучала такая уверенность, что женщина, немного помявши, села в машину и уехала. Участковый, приехавший по вызову соседей, лишь пожал плечами.
Вечером, когда всё успокоилось, Виктор подошёл к Марине:
– Ну что, попробуем начать заново?
Он взял её за руку. Она посмотрела на него, на Катю, доверчиво прижавшуюся к ней, на дом, который стал родным, на Графа и Тимошу, и кивнула:
– Да, – тихо сказала она. – Мы попробуем.