Пришлось выгнать родную мать из дома. Больше не мог терпеть её поведение.
В детстве мама была для меня всем: заботливой, нежной, бесконечно любящей. Мы жили в тихом городке под Тулой, и я верила, что так будет всегда. Она читала мне сказки перед сном, заплетала косички перед школой, а по вечерам пекла пироги с капустой. Мне казалось, что между нами — самая крепкая связь на свете.
Но чем старше я становился, тем сильнее её любовь превращалась в тюрьму. Она контролировала каждый мой шаг: что ем, с кем общаюсь, во что одеваюсь. Если я осмеливался возразить, начинался скандал с криками и слезами.
— Я жизнь на тебя положила! А ты… — бросала она, если я решал что-то сам.
Шли годы, а ситуация лишь ухудшалась. Я женился на Наталье, у нас родилась дочь Ариша. Но мать отказывалась видеть во мне взрослого мужчину. Врывалась без предупреждения, командовала на нашей кухне, будто это её территория, учила жену, как правильно воспитывать ребёнка.
— Она же пелёнки неправильно меняет! — возмущалась она. — Да и ты, Николашка, совсем от рук отбился, разве так мужик должен себя вести?
Я пытался мягко объяснить, что теперь у нас своя семья и свои правила, но её это не волновало.
— Это мой дом! — твердила она.
И ведь так оно и было. Мы жили в квартире, доставшейся от деда, и это давало ей ощущение власти надо мной.
Но однажды всё перешло границы.
Вернулся с работы уставший, но довольный — дали премию в двадцать тысяч рублей. Хотел отметить с Наташей, открыть бутылку «Советского», но дома меня ждал кошмар. В зале сидела мать, а напротив неё рыдала Ариша, закрыв лицо руками.
— Что случилось? — бросился к дочери, сердце сжалось от её слёз.
— Бабушка сказала, что ты плохой папа… что ей лучше жить с ней, — всхлипывала она.
Во мне что-то оборвалось. Гнев, боль, обида — всё слилось воедино.
— Ты перешла все границы, мама! — голос дрожал, едва сдерживая ярость.
Она лишь пожала плечами, будто ничего не произошло:
— Говорю как есть. Вечно на работе, а ребёнок без присмотра. Какой из тебя отец?
— Какой отец?! — переспросил я, задыхаясь. — А ты была хорошей, когда лупила меня ремнём за тройку? Когда не давала дышать свободно?
Впервые в её глазах мелькнуло сомнение. Она открыла рот, но слова застряли.
— Неблагодарный! — выдохнула она, но уже без прежней уверенности.
Я глубоко вдохнул и высказал то, что копилось годами:
— Ты больше не хозяйка здесь. Уходи.
Мать встала, хлопнула дверью так, что стёкла задребезжали, и ушла. Больше она не возвращалась.
Первые дни были адом. Чувство вины давило, казалось, будто вырвал кусок сердца. Но потом пришло облегчение — как будто с плеч свалилась гора. Дом наполнился тишиной, не испорченной её вечным ворчанием. Мы с Наташей наконец почувствовали себя хозяевами своей жизни.
А мать… Сняла комнату в районе, изредка звонит, пишет короткие сообщения. Но я больше не тот мальчишка, которого можно запугать или привязать чувством долга. Теперь сам решаю, кого пускать в свою жизнь, а кого — нет. И это мой первый шаг к настоящей свободе.
**Вывод:** Иногда даже кровные узы превращаются в цепи. И если их не разорвать — они задушат.