— Сыночек? Гришенька… Это я, мама… — голос Галины Павловны дрожал, как осенний лист на ветру — хрупкий, одинокий, полный тихой надежды. Она прижимала старенькую телефонную трубку к уху, будто боялась, что даже этот незримый мостик между нею и сыном вот-вот разорвётся.
Тишина. В трубке щёлкнуло, потом раздалось знакомое, но уже чужое:
— Мам, привет. Я занят. Что срочное? Если нет — перезвоню… когда-нибудь.
Сердце женщины сжалось, как комочек бумаги под грузом лет. Опять. Опять это «занят», «потом», «когда-нибудь». А ей так хотелось просто услышать его голос. Рассказать, что давление опять скачет, что ночами плохо спится, что соседский кот принёс мышку прямо на крыльцо — словно подарок, единственный живой контакт в этом доме, где давно никто не смеётся.
— Да нет, сынок… Ничего срочного, — выдавила она из себя, стараясь, чтобы голос звучал ровно. — Просто… просто как ты?
— Нормально, мам. Кручусь. У меня новый проект, понимаешь? Вот-вот должен взлететь! Ладно, давай, мне бежать надо. Целую!
И снова короткие гудки. И снова пустота. Галина Павловна медленно положила трубку, будто боялась её обронить. «Крутится…» А сама здесь — одна. В доме, где каждый угол помнит смех покойного мужа, топот маленьких ножек Гришеньки. Теперь здесь только тишина, да тиканье старых часов, да боль в груди — не от болезни, а от тоски по родному человеку, который стал чужим.
Слава Богу, через забор жила Ниночка — фельдшер, дочка её давней подруги. Умница, красавица, душа — просто свет. Приходит без стука, без предупреждения, просто потому что знает: Галине Павловне порой нужен кто-то рядом больше, чем лекарства.
— Галина Павловна, как вы сегодня? Давление мерили? — её голос, звонкий, как колокольчик, разгонял тишину комнаты, будто лучик солнца в пасмурный день.
— Ой, Ниночка, заходи, милая… Да что-то голова кружится опять, — вздыхала старушка, хотя радость всё же проскальзывала в глазах. Хоть кто-то помнит. Хоть кто-то не забыл.
Нина тут же доставала тонометр, таблетки, заваривала травяной чай. Говорила о своих делах, о своей дочке Машеньке, которая собиралась замуж, о пациентах, о жизни, которая продолжается. Иногда Галина слушала рассеянно, а иногда вслушивалась, ловя каждое слово — как каплю тепла в холодном одиночестве.
Однажды Нина, как бы невзначай, спросила: — А Гришка-то звонил?
Галина Павловна только рукой махнула.
— Ему не до меня, Ниночка… Бизнес у него. Опять какой-то…
Нина помнила Гришку со школьных времён — всегда был пареньком с повадками авантюриста, вечно без денег, но с горячей головой и вечными планами. «Как можно быть таким равнодушным к матери?» — думала она, но вслух не говорила. Не хотела ранить старушку.
Однажды Галина Павловна серьёзно заболела. Голова кружилась сильнее обычного, ноги отказывались служить, и Нина сразу поняла — это не простое недомогание. Она вызвала скорую, помогла подготовиться к приезду врачей. Когда Галину увезли в городскую больницу, Нина сама набрала Гришу.
— Гриша, привет. Это Нина, соседка твоей мамы. Твоя мама в больнице. Может, приедешь проведать?
— Ой, Нина, привет… Да я сейчас никак. Завал полный. Ты уж там присмотри, ладно? Как разберусь, сама знаешь…
Телефон в руках Нины чуть не треснул от силы, с которой она сжала его. Подлец. Грязный эгоист. Он даже не спросил, в каком состоянии мать. Ни слова.
Прошло несколько месяцев. Галина Павловна потихоньку восстанавливалась, но внутри неё всё глубже росла пустота. Она мечтала лишь об одном — чтобы Гриша забрал её к себе. Хоть на старости лет быть рядом, почувствовать себя нужной, любимой. Но он всегда отмахивался:
— Мам, ну куда тебя? У меня и места-то почти нет, вся комната завалена товаром… Да и тебе в деревне лучше — воздух свежий, покой…
И вот — звонок.
— Мам, привет! Слушай, есть новость! Собирай вещи! — голос Григория звучал необычно бодро, даже возбуждённо.
Сердце Галины Павловны подпрыгнуло и замерло. Неужели?!
— Сыночек! Что случилось? Ты… ты меня забираешь? — голос дрогнул, но это был уже не страх — это была надежда, осторожно пробивающаяся сквозь годы разочарования.
— Ну да, типа того. В общем, собирайся. Я дня через два подъеду, всё объясню.
Галина Павловна не могла поверить своим ушам. Счастье! Чистое, настоящее счастье! Она тут же, прихрамывая, выбежала к Ниночке.
— Ниночка, радость-то какая! Гришенька звонил! Сказал — вещи собирать! Забирает меня!
Нина, как раз поливавшая цветы у калитки, нахмурилась.
— Правда?.. — протянула она задумчиво. — Не знаю, Галина Павловна… Что-то не верится мне. Гришка ведь раньше отнекивался. Что-то не то здесь.
Её интуиция никогда не подводила. И сейчас, где-то глубоко внутри, что-то предостерегающе царапнуло — будто сердце почуяло опасность.
На следующее утро к дому Галины Павловны подъехал автомобиль. Нина как раз пересаживала астры вдоль забора, когда заметила машину. Из неё вышли двое мужчин: один — аккуратный, в строгом костюме, второй — более грубоватый, с деловым видом.
— Ну, Гришка не соврал, — сказал тот, что попроще, оглядывая двор. — Место хорошее. Тихое, воздух… И банька, гляжу, добротная. Главное — недалеко от города.
— А то! — подхватил второй, явно риэлтор. — Дом крепкий, участок ухоженный. Земля здесь дорожает. Золото, а не покупка! И цена очень выгодная. Григорий торопится.
Покупатель хмыкнул.
— А с матерью-то он договорился? Чтобы потом проблем не было?
Риэлтор самодовольно улыбнулся:
— Конечно. Она переезжает в дом для престарелых. Документы почти готовы.
У Нины внутри всё оборвалось. Дом престарелых?! Вот во что вылилась эта внезапная забота Гриши? Подлец. Жестокий, бесчувственный подлец. Сердце сжалось от боли за эту старушку, которая сейчас, наверное, счастливая, собирает свои платья, мечтая о переезде к сыну.
Мужчины тем временем вошли во двор.
— Галина Павловна, здравствуйте! Мы от Григория! Просил заехать, проведать вас, — весело крикнул риэлтор.
Старушка вышла на крыльцо, лицо её светилось радостью.
— Ой, милые, проходите, проходите! От Гришеньки, говорите? Ай да сынок, ай да внимательный…
Пока риэлтор, с наигранной любезностью улыбаясь, обсуждал с Галиной Павловной детали «скорого переезда», покупатель тем временем отошёл в сторону, оценивающе осматривая участок. Его взгляд скользил по деревьям, будто прикидывал, сколько можно вырубить для строительства гаража, по забору — каким новым его заменить, по крыше — не течёт ли после дождей.
Нина стояла за кустами, притаившись среди своих цветочных клумб, и наблюдала за ними. Внутри всё кипело. Она не могла просто стоять и смотреть, как обманутая женщина с надеждой светится в глазах, думая, что сын наконец-то взял её судьбу в свои руки. Нет. Так нельзя.
Она решительно вышла из-за кустов и направилась к мужчине, который уже рассматривал старый дом, как пустую коробку, готовую к переделке.
— Простите… – тихо произнесла она, стараясь не привлекать внимания риэлтора и Галины Павловны.
Мужчина обернулся, немного удивлённый таким неожиданным разговором.
— Вы… вы точно хотите купить этот дом? — спросила Нина. — Дом, на котором лежит проклятие?
Его брови поползли вверх.
— Что?.. Какое ещё проклятие?
Нина понизила голос до шёпота, полного трагизма:
— Давным-давно здесь жила ведьма. Страшная. Злая. Многим людям сделала больно. Её всем селом искали, да так и не поймали живой — сама умерла прямо в этом доме. А когда помирала, не успели сделать дыру в крыше, чтобы душа её улетела. И теперь её дух навсегда привязан к этому месту.
Она сделала паузу, давая словам осесть в сознании мужчины. Тот слушал, раскрыв рот.
— Да вы что?! Сказки какие-то рассказываете!
Но Нина не сбилась. Холодно и уверенно продолжила: — Говорят, ночью половицы сами скрипят, будто кто-то ходит. Вещи пропадают, а потом находятся в самых странных местах. Кто-то говорит, что дух играет с жильцами. А кто-то — что мстит. Никто здесь долго не живёт. Все уезжают. Галина Павловна вот — постоянно болеет. А Гришка… он просто хочет избавиться от всего этого. Продать кому-нибудь, пока новый хозяин не понял, во что вляпался.
Мужчина отступил на шаг. Теперь он смотрел на дом совсем другими глазами. В голове закручивались мысли: может, и правда лучше поискать другой вариант? Не нужны ему эти «духи» и «проклятия». Он пытался убедить себя, что это просто глупые суеверия, но зерно сомнения было посеяно.
— Ну вы даёте… — пробормотал он себе под нос, косясь на дом, будто ожидая, что сейчас из окна высунется бледное лицо или со скрипом откроются ворота без причины.
На следующий день телефон в доме Галины Павловны зазвонил так яростно, будто хотел спрыгнуть со столика. Женщина вздрогнула и поспешила снять трубку, всё ещё надеясь услышать сына, который скажет: «Мам, я рядом. Приеду скоро».
Но вместо тепла — удар.
— Мать! — прогремел в трубке голос Григория, искажённый яростью. — Ты что там наговорила вчера?! Какая, к чёрту, ведьма?! Ты совсем с ума сошла, старая?!
Галина Павловна отшатнулась, будто её ударили.
— Гришенька… сыночек… что ты такое говоришь? Какая ведьма? Я ничего…
— Не притворяйся! — не давал ей договорить сын. — Мне риэлтор всё рассказал! Из-за тебя сделка сорвалась! Я потерял огромные деньги! Ты понимаешь, что наделала?! Всё! Больше не звони мне! Слышишь?! Не мать ты мне после такого! И забирать я тебя никуда не буду! Сиди в своей дыре и дальше, разговаривай со своими ведьмами!
Трубка на том конце опустилась. Грохот был такой, будто рухнула вся её жизнь.
Галина Павловна стояла, не в силах пошевелиться. «Не мать… не звони… не заберу…» — слова сына резали, как стекло. Ноги подкосились. Сердце колотилось так, что казалось — вот-вот выпрыгнет из груди. Она ничего не понимала. Ведь она только радовалась. Только ждала его. Какая ведьма? При чём тут она?
Дрожащими руками набрала номер Ниночки.
– Ни… Ниночка… – прошептала она, не в силах даже плакать.
Через пару минут Нина уже была дома у Галины. Она вбежала с чемоданчиком, в котором всегда были лекарства, ампулы, шприцы. Увидев состояние женщины, сразу поняла — случилось что-то серьёзное.
— Галина Павловна, дорогая, дышите глубже, я вам сделаю укольчик, — быстро приготовила лекарство Нина. — Расскажите, что случилось?
И Галина Павловна, задыхаясь от рыданий, пересказала обрывки слов сына, которые жгли её сердце.
— Ниночка… он так кричал… сказал, что я ему про ведьму наговорила… А я же… я ведь ничего… Только думала, что он меня заберёт…
Нина вздохнула, села рядом, взяла холодные руки женщины в свои.
— Галина Павловна, милая… Это не вы. Это я им сказала про ведьму.
Старушка недоумённо посмотрела на неё.
— Хотите знать почему? — голос Нины стал твёрдым. — Потому что Гриша ваш… он хотел продать ваш дом. Ваш родной дом. А вас… вас он собирался отправить в дом престарелых. Я сама слышала, как они с покупателем это обсуждали.
Слова повисли в воздухе, как удар грома. Галина Павловна застыла. Её глаза, ещё недавно полные слёз, теперь расширились от ужаса. Дом престарелых… Родной сын… Вместо того, чтобы забрать её к себе, он хотел избавиться от матери, как от ненужной вещи.
Мир рухнул. Без предупреждения. Без прощания. Просто исчезло последнее, что связывало её с жизнью.
Дни потянулись медленно, как будто само время стало жалеть эту женщину. Гриша не звонил. Не писал. Полная тишина. Но именно в этой тишине рождался страх — острый, ледяной. А что, если он вернётся? Что, если потребует ключи? Что, если выгонит?
И тогда, однажды утром, Галина Павловна тихо, но решительно сказала Ниночке:
— Дочка… свези меня к нотариусу. Хочу дом на тебя оформить.
Нина ахнула.
— Галина Павловна, что вы! Не нужно это! Я не могу принять такой подарок!
— Нужно, Ниночка, — ответила старушка, и в её глазах впервые за долгие годы проснулась уверенность. — Тебе он нужнее. У тебя семья, дочка собирается замуж… А мне… Мне бы только не остаться на улице. Ты ведь меня не выгонишь?
— Да как вы можете так говорить! — глаза Нины наполнились слезами. — Конечно, нет! Но дом…
— А дом пусть будет твой. Так мне спокойнее. Ты мне как родная стала. Ближе… чем мой собственный сын.
И они поехали к нотариусу.
Теперь юридически дом принадлежал Ниночке. Но Галина Павловна оставалась в нём — в стенах, где провела всю свою жизнь. Только теперь она знала: ей не придётся уходить. За неё теперь отвечали другие, настоящие, живые руки.
Впервые за много лет Галина Павловна почувствовала, что больше не одна. В её доме снова пахло печёным пирогом, слышался смех, раздавались шаги любимых людей. Машенька Ниночки часто заглядывала, называя Галину Павловну «бабушкой», хотя та не была ей родной. Но разве имеет значение кровь, когда сердце отзывает другому?
Этот дом, который чуть не стал жертвой жестокого сыновнего предательства, снова стал домом. Не идеальным, не богатым, но своим. Теплым. Настоящим.
И пусть Гришеньки больше не было в её жизни. Она нашла другую любовь. Медленную, терпеливую, без пафоса и обещаний, но настоящую.
Именно так, через боль и предательство, в её сердце снова зародился покой.