— Ну что, будешь сегодня кормить? — протянул Вадим, не отрывая взгляда от мелькающих на экране картинок. Его голос, вялый и чуть простуженный, растекался по тесной гостиной, перемешиваясь с натужным смехом из телевизора.
Кира едва переступила порог, как почувствовала, как последние остатки сил покидают её без остатка. Сумка с документами давила на плечо, а ноги, укрытые в элегантные, но жестокие туфли, уже мечтали об освобождении. Воздух в квартире был затхлым — пахло старой едой и чем-то ещё, узнаваемо «вадимовским»: микстурой его одеколона и запахом диванного бытия. Похоже, он провёл дома несколько часов, но единственным следом пребывания стало углубление в подушках и канавка на обивке.
— В холодильнике есть суп и плов от вчера , — выдохнула Кира, проходя в прихожую и сбрасывая обувь. Её ступни приятно заныли от облегчения. Голова раскалывалась, перед глазами всё ещё мелькали цифры из отчётов. Мечта о горячем душе и хотя бы минутах сорока тишины казалась сейчас недосягаемой роскошью.
Вадим скорчил гримасу разочарования, его губы скривились в брезгливой гримасе. Он даже не потрудился перевести взгляд от экрана.
— Снова этот плов? Кир, ну до каких пор? Я хочу нормальные отбивные — сочные, с хрустящей корочкой и золотистой картошкой с лучком. Как у мамы. Это еда! А это… это просто остатки.
Кира глубоко вдохнула, сдерживая нарастающее раздражение. Она прошла на кухню, машинально открыла воду и набрала стакан. Холодная вода немного остудила пылающий мозг. Спиной она чувствовала его недовольный взгляд, полный ребяческой обиды и взрослого эгоизма.
— Вадим, я выжата как лимон. У меня был адовый день. Нет сил ни на отбивные, ни на картошку. Бери то, что есть. Или — она сделала паузу, чтобы собраться с мыслями, — приготовь сам. Руки же есть.
Это слово для него было словно удар током. «Сам» — звучало как насмешка над его положением мужчины и любимчика матери.
— Сам?! — наконец оторвался он от телевизора, сел, лицо застыло в выражении возмущения. — Ты чего вообще? Ты жена или кто? Моя мама всегда знала, что мне нужно! И ни разу не сказала «сам». Ни разу! Она бы даже работу прогуляла, если бы знала, что я голодный!
Терпение Киры дало трещину. Внутри закипела волна злости, которая давно просилась наружу.
— Значит, иди к своей идеальной мамочке! — выкрикнула она, резко разворачиваясь. Голос дрожал от усталости и обиды. Не хотела она конфликта, хотела просто воды и тишины. Но его слова, его довольное лицо свели её с ума.
Вадим вскочил и потопал за ней на кухню. Лицо исказилось злобой, глаза сузились, ноздри задёргались. Он шёл, как чёрная туча перед бурей.
— Ну ты даёшь! Сейчас я тебе покажу, как со мной разговаривать! Как трепать языком! — его рука взметнулась вверх, готовясь ударить.
Но Кира интуитивно отпрянула. Его ладонь просвистела в миллиметре от щеки. В следующее мгновение её рука нащупала на столе тяжёлую деревянную разделочную доску — подарок свекрови, которую она терпеть не могла. Но сейчас это была спасительная находка.
Не раздумывая, она развернулась и вложила в удар всю накопленную боль, усталость и гнев. Доска со всего размаха врезалась в его лицо. Раздался глухой звук, и Вадим заверещал, как раненое животное. Зажав лицо руками, он пошатнулся, из-под пальцев закапала кровь.
— Быстро собирай свои вещи и проваливай из моей квартиры! У тебя есть мамочка — живи теперь с ней!
Она метнулась в прихожую, распахнула дверь и кинулась к шкафу. Выдергивая рубашки, джинсы, футболки, носки — всё, что попалось под руку, — она швыряла их на площадку. Вадим, ошарашенный, стоял на кухне, прижимая руки к разбитому носу. Попытался было остановить её, но Кира, как ураган, вытолкала его за дверь, с лязгом захлопнула и дважды провернула ключ.
На лестничной клетке Вадим опустился на кучу своих вещей, словно мешок с песком. Нос пульсировал, кожа на скуле наливалась синевой, во рту металлический вкус крови. Женщина его ударила! Его собственная жена! И не просто — а с размаху, доской!
Руки дрожали, когда он достал телефон. Слезы боли и унижения катились по щекам.
— Мам… Ма? Это я, Вадим… — прохрипел он в трубку.
Из динамика тут же раздался встревоженный, но сразу собранного голоса женщины, которая всегда была рядом.
— Ваденька? Сыночек, что случилось? Почему голос такой странный? Где ты?
— Мам, она меня выгнала! — заскулил Вадим, изо всех сил притворяясь жертвой. — Кира… Кирочка твоя любимая… совсем спятила! Я просто попросил приготовить ужин, вежливо так, а она схватила разделочную доску и ударила! Нос разбила, всё лицо болит, вещи все вышвырнула на лестницу! Мамочка, приезжай скорее! Она чуть не прибила меня! Совсем сумасшедшая!
Светлана Аркадьевна замолчала на секунду, и Вадим по голосу почувствовал, как внутри матери закипает гнев. Он её знал — за сына она готова была вступиться даже против собственного президента.
— Что-о-о?! — рявкнула она так, что Вадим инстинктивно отодвинул телефон подальше от лица. — Эта особа осмелилась ударить моего сына?! Да я ей сейчас покажу, кто в доме хозяйка! Ты сиди где есть, никуда не двигайся! Мамочка уже в пути. Сейчас я этой фурии задам перцу!
Прошло около двадцати минут — для Вадима они растянулись в вечность, проведённую на холодном полу среди своего барахла, — когда входная дверь подъезда с глухим хлопком распахнулась, и по лестнице понеслись решительные, твёрдые шаги. Эти каблуки могли принадлежать только одному человеку.
Светлана Аркадьевна ворвалась на площадку, словно торнадо в юбке. Увидев сына, сидящего с разбитым носом и синяком на лице, она издала звук, похожий на смесь рычания и боевого клича.
— Сыночек мой родной! Что она с тобой сделала, мерзавка! — она бросилась к нему, размахивая руками и причитая, как будто он вернулся с поля боя. — Посмотри на себя, сердечный! Да я эту стерву в порошок сотру!
Вадим, почувствовав материнскую поддержку, сразу окрысился и начал ещё пуще плакаться, добавляя в рассказ жуткие подробности «кровожадного нападения» и «неожиданного нападения сзади». Светлана Аркадьевна, быстро оценив ситуацию, решительно направилась к двери квартиры, где ждала Кира. Её глаза метали молнии, а лицо выражало святую уверенность в своей правоте.
Она несколько раз с силой ударила кулаком по двери. Звук был таким, будто она собиралась выбить полотно голыми руками.
— Кира! Открывай сейчас же! Это я, Светлана Аркадьевна! Выходи, поговорим! Как ты вообще могла поднять руку на мужа?! Да ещё и на такого хорошего парня, как Вадим! А ну открывай, пока я тебе всю дверь не разнесла!
Ответом было молчание. Кира, очевидно, решила не ввязываться в разговор. Но это лишь подлило масла в огонь.
— Ах, прячешься?! — повысила она голос. — Думаешь, мне страшно? Не выйдет! Я тебя найду, где бы ты ни скрывалась! Ты что наделала?! Вадим может быть травмирован! А ты тут заперлась, как мышка в норке! Бездушная женщина!
Она снова начала колотить — теперь уже ногами. Вадим наблюдал за этим с явным удовлетворением. Теперь точно Кирке крышка.
— Выходи, проныра! Выходи, пока я не вошла сама! — не унималась Светлана Аркадьевна. — Ты семью разрушила! Разве так делается? Вместо того чтобы заботиться о муже, ты его деревяшкой по голове! Да какая ты после этого женщина!
Вадим решил тоже вставить своё слово, стараясь звучать обиженно и немного трогательно:
— **Кир, ну ты чего? Мы ведь можем всё обсудить. Я же не хотел тебя обидеть… Просто хотел отбивную. Ты сама начала…
Изнутри квартиры Кира слушала, прислонившись к двери. Сердце ещё не успокоилось, но разум был предельно ясен. Она знала: стоит ей открыть дверь — и начнётся новая волна обвинений, истерик и пафосных заявлений. Ни за что.
— Что, язык прикусила?! — визжала Светлана Аркадьевна. — Нечего сказать? Потому что я права! Ты Вадика моего изводишь, а сама тут живёшь как королева! И квартира досталась, и всё ему обещала, а теперь вот как отплатила!
— Мама, давай, давай! — поддакивал Вадим, усиливая театральное страдание. — Она меня вообще не ценит! Я для неё ничего не значу!
Но Кира не поддавалась.
— Я вызову участкового! — пригрозила Светлана Аркадьевна, хотя всем было ясно, что делать этого она не станет. — За побои, за выселение! Он же тут прописан!
Наконец, из-за двери раздался её голос — спокойный, уверенный, без капли страха:
— Это моя квартира, Светлана Аркадьевна. И я решаю, кто здесь остаётся, а кто уходит. А ваш сын повезло, что отделался доской. За такие выходки можно и серьёзнее получить.
Это заявление стало последней каплей. Светлана Аркадьевна задохнулась от возмущения.
— Ах ты ж… да я тебя… Вадик, слышал?! Она ещё и угрожает! Эта дрянь нам угрожает! Ну всё, Кира, ты доигралась! Мы отсюда не уйдём, пока ты не извинишься перед моим сыном! Хоть до утра сидеть будем!
Она пнула валяющуюся рубашку, которая отлетела в угол лестничной клетки. Осада продолжалась, и обе стороны были готовы стоять насмерть.
— Хоть до второго пришествия! — каркала она уже с хрипотцой, чувствуя, что голос начинает садиться. — Вадик, сынок, хочешь пиццы? Сейчас закажем прямо сюда! Будем тут ужинать, пусть соседи видят, как ты страдаешь от своей неблагодарной жены!
Вадим безвольно облокотился на стену, тихо постанывая при каждом движении матери. Ему было больно, не только физически, но и от самого факта того, что его, взрослого мужчину, выгнали из дома собственной женой. Идея пиццы казалась ему неплохой, вот только унизительная ситуация и ноющая скула сильно портили аппетит.
— Кир… Мама серьёзно говорит , — просипел он, стараясь звучать жалобно и одновременно проникновенно. — Выходи, а? Ну что тебе стоит? Просто поговорим… Я всё прощу… если ты просто извинишься…
Внутри квартиры Кира слушала этот спектакль с нарастающим раздражением. Они действительно собирались устроить здесь показательное представление — с пиццей, причитаниями и демонстрацией «пострадавших». Каждое их слово, каждый жест, который она легко могла представить, был пропитан фальшью, самолюбованием и уверенностью в собственной праведности. Она поняла: они не уйдут. Не потому, что им некуда — у Светланы Аркадьевны была своя квартира, — а потому что для них уступить значило проиграть. А проигрывать они не привыкли.
И в этот момент внутри Киры произошёл щелчок. Это не была ярость или гнев. Это была холодная, чёткая решимость. Хватит. Больше ни одной минуты. Ни одного слова. Ни одного унижения. Она больше не позволит этим двоим хозяйничать в её доме, в её жизни, в её голове. Она не будет слушать их театральные нападки и несправедливые обвинения. Сегодня это заканчивается. Окончательно и бесповоротно.
Она подошла к двери. Голоса за ней стали тише — видимо, Светлана Аркадьевна уже набирала номер пиццерии. Это был её момент.
Глубоко вдохнув, она уверенно положила руку на ручку, резко повернула замок и распахнула дверь.
Светлана Аркадьевна как раз диктовала адрес доставки, добавляя: «прямиком на вторую площадку!», когда телефон выскользнул у неё из рук и грохнулся на пол. Вадим вздрогнул и попятился назад. На пороге стояла Кира. Спокойная, собранная, с горящими глазами и осанкой, будто готовой к любому повороту событий.
— Так. У вас тридцать секунд , — её голос был ровным, твёрдым, без намёка на колебание. Она смотрела прямо на Светлану Аркадьевну, игнорируя сына. — Собрать вещи и уйти с моей лестничной площадки. Время пошло.
Светлана Аркадьевна едва не задохнулась от возмущения.
— Да ты вообще знаешь, с кем разговариваешь?!
— Двадцать пять , — спокойно продолжила Кира, не отводя взгляда. — Если через двадцать секунд вы не начнёте двигаться, я помогу вам ускориться. Предупредила.
Наступила короткая пауза. Напряжение буквально висело в воздухе. Вадим лихорадочно переводил взгляд с матери на жену, ожидая, что сейчас начнётся очередной скандал. Но Светлана Аркадьевна, встретившись с абсолютно хладнокровным, стальным взглядом Киры, почему-то замялась. В этом взгляде не было злости, не было даже презрения — там была абсолютная уверенность и готовность действовать.
— Ты не посмеешь! — всё же бросила она, но голос уже звучал не так твёрдо.
— Десять… девять… восемь…
И тогда Светлана Аркадьевна поняла — это не блеф. Эта женщина, которую она считала слабой и управляемой, действительно может сделать то, что говорит. Она зло сверкнула глазами, бросила недовольный взгляд на сына, который уже начал торопливо собирать свои тряпки, роняя и снова поднимая их.
— Вадик, шевелись! — приказала она, хотя голос уже не звенел прежней уверенностью. — Уходим! Не будем унижаться перед этой… перед этой особой!
Сама она, фыркая и тяжело дыша, начала заталкивать вещи в пакеты, которые принесла с собой. Кира стояла, не шевелясь, не мешая, но своей позой и взглядом продолжала напоминать о сроке.
Когда последняя футболка исчезла в сумке, Вадим, опустив голову, пробормотал:
— Ну… мы пошли…
Светлана Аркадьевна метнула в Киру взгляд, полный ненависти и немого обещания отплатить, развернулась и зашагала вниз по лестнице. Вадим, как побитый щенок, поплёлся следом.
Кира дождалась, пока шаги затихнут на первом этаже, пока не хлопнет входная дверь подъезда. Тогда она медленно, почти торжественно, закрыла дверь. Не захлопнула — просто закрыла. И два раза провернула ключ. Один. Второй.
Она прислонилась спиной к двери, чувствуя, как по телу проходит лёгкая дрожь — от спадающего напряжения. Но вместе с ней пришло странное чувство — смесь горечи и освобождения. Она была одна. В своём доме. И это был конец. Без вариантов. Без оглядок.
На лестничной площадке осталось несколько цветочков с рубашки Вадима и едва заметное пятнышко от упавшего телефона. И тишина. Глубокая, плотная, почти осязаемая тишина. Тишина новой, свободной жизни…