Солнце стояло в зените, раскаляя жестяную крышу бытовки до треска. Воздух над свежеуложенным фундаментом дрожал, как желатиновый, плавясь в мареве и запахах смолы, древесной пыли и горьковатого пота. У бригады шабашников был обеденный перерыв. Мужики, сгрудившись в тени, наскоро сколоченного из досок стола, уплетали за обе щеки жареную картошку с салом, громко чавкали и перебрасывались шутками, от которых сам воздух, казалось, смущенно ежился.
— Смотри, Артём, бабёшка-то на соседнем участке — огонь! Прямо скажем, видная женщина! — подмигнув, толкнул локтем своего напарника коренастый верзила с лицом, украшенным шишковатым, кривым носом-грушей. За этот нос его и прозвали когда-то Гришей Кривоносом.
— Отстань, Гриша, со своими глупостями, — смущенно буркнул Артём, мужчина под сорок, стриженный под ноль, с упрямым квадратным подбородком и спокойными глазами цвета речной воды. Мускулы на его загорелых руках играли под кожей при каждом движении. — Тебе надо — ты и подкатывай. А я от греха подальше.
— Да она на тебя, дурачина, пялится как завороженная! — не унимался Кривонос, с наслаждением хрустя маринованным огурцом. — Видала, как она из-под руки на нашего Атлета поглядывает? Чистая порода, одно загляденье!
— Жена, конечно, мой верный детектив, — философски вздохнул тощий, рябой Саня, почесывая пальцем затылок. — Она всегда чует, если я даже просто посмотрю в сторону другой женщины. Не то что шаг в сторону сделаю. У неё радар встроенный. Так что ваша Алиска — не моя история.
Компания громко заржала, и снова воцарилось звучное хлюпанье и чавканье. Объектом их повышенного внимания была та самая соседка, что работала в паре десятков метров от них, за забором из сетки-рабицы. Женщина в простом ситцевом платье и с соломенной шляпой на голове копалась в грядках с клубникой, и время от времени на её лице, скрытом в тени полей, проскальзывала легкая тень неодобрения от доносившихся обрывков фраз.
— Эй, хозяйка! — не выдержал Кривонос, отложив ложку. — А тебе ничего подправить не надо? Я, как работу закончу, — весь в твоём распоряжении! Мастер на все руки!
Женщина медленно разогнула спину, с усилием упершись ладонями в поясницу. Она сняла шляпу и обмахала ею разгоряченное лицо. Каштановые волосы, убранные в небрежный пучок, поблескивали на солнце медными нитями.
— Не-а, — звонко ответила она, и в её голосе послышались смешинки. — Для тебя, богатырь, работы нет. А вот для него… — она небрежно ткнула загорелым пальцем в пространство между Артёмом и Саней, — кое-какая деликатная работёнка найдется.
— В каком это смысле? — вспыхнул Кривонос. — Дискриминация по внешним признакам! Дура баба!
— Я… я не понял, — засуетился Саня, вскакивая с лавки. — Вы это на кого показали-то? На него? — он кивнул на смущенно молчавшего Артёма. — Или на меня?
— На тебя, милок, на тебя, — рассмеялась она. — Ну, что, поможешь мне сарайчик подправить? Дверь заело, да и крыша поскрипывает.
— Так я, знаете ли… я семейный человек, — пробормотал Саня, едва слышно и невероятно робко.
Но она услышала. Её смех прозвенел, как хрустальный колокольчик, залив всё вокруг беззаботной радостью.
— Так я же тебя не в доктора играть зову, а сарай починить! Приходи, как солнце за горку спрячется, всё и обговорим подробненько!
И, весело взмахнув шляпой, она грациозно развернулась и скрылась в глубине своего аккуратного домика, оставив после себя шлейф из недоумения, зависти и смутной надежды.
— Нда-а… Странная особа, — протянул Артём, снова принимаясь за еду, но аппетит его явно пропал. Из всей бригады он был самым видным мужчиной — в прошлом кандидат в мастера спорта по боксу, он и сейчас, в свои годы, сохранял поджарую, спортивную форму. Жизнь его сложилась так, что он исколесил всю страну, но так и не обрёл свой дом. Все женщины были попутными, мимолетными, а ему хотелось чего-то настоящего, на века. Потом развалилось его дело, и он остался и без семьи, и без работы. Чтобы выжить, подался в шабашники, да так и остался. Мужики его уважали за честность и справедливость, выбрали бригадиром.
— Как думаешь, Санёк, с чего это она именно тебя удостоила вниманием? — не унимался он, разглядывая тщедушного Санечку, которого сложно было назвать красавцем.
— Слух у неё, Артём, идеальный, вот что! — философски изрёк Саня, удобнее устраиваясь на бревне. — Я же шептал про жену чуть слышнее, чем ползёт улитка. А она уловила. Значит, знает, что я под каблуком. Потому и позвала. Чтобы, значит, без лишних намёков и прелюдий. Или… наоборот, — хитро прищурился он и сладко зевнул.
— Слушай, дружище, — неожиданно предложил Артём, и в его голосе зазвучали нотки азарта. — Давай я схожу вместо тебя. Она… она мне одну знакомую напомнила. Очень. А если там и правда работа есть, барыш пополам. Хотя я бы ей и так, бесплатно…
— Вперёд и с песней! — махнул рукой Саня, поднимаясь и отряхивая брюки. — Ну что, орлы, пора за работу? Солнце-то не ждёт!
Чем ближе к вечеру, тем сильнее сжималось странное, непонятное волнение в груди у Артёма. Колебания терзали его: идти или нет? В конце концов, он заглянул в бытовку, где Саня, растянувшись на топчане и водрузив на нос очки с огромными диоптриями, увлеченно читал потрёпанный журнал «Юность», брошенный хозяевами для растопки.
— Сань, я, пожалуй, передумал. Не пойду. Чего мне туда преть? Она ведь тебя звала.
Саня снял очки, задумчиво взял одну дужку в зубы и покачал головой.
— Ты что, мою семью на развал хочешь пустить?
— В каком смысле?
— Эх, Артём, Артём… Какой сарайчик ночью, а? Сам подумай! — он стукнул себя пальцем по виску. — А я… ну, ты же знаешь, я жену уже месяц не видел. Я человек слабый, могу и оскоромиться, поддаться на провокацию. Так что иди, выручай товарища! Спасай мою мужскую честь и семейное благополучие!
Решимость вернулась к Артёму с новой силой. После окончания работы он первым делом рванул на деревенский пруд, чтобы смыть с себя липкую пыль и усталость. Ледяная вода обожгла кожу, заставила сердце биться чаще и яснее. Надев единственную чистую рубашку — простую, синюю, сатиновую, он двинулся в сторону соседнего участка «обговаривать работу». В ушах у него всё ещё звенел её удивительный, переливчатый смех.
Пять долгих минут он простоял у калитки, не решаясь войти. «Скажу, что Саня занят, а я за него», — отрепетировал он про себя фразу и наконец постучал.
Дверь, как тогда, оказалась незаперта. Он толкнул её и очутился в маленькой, уютной кухне, пахнущей свежей выпечкой и мятой. Внутри было почти темно, лишь сизый сумрак вечера лился из окна. Он шарил рукой по стене, нащупывая выключатель.
— Не надо… — вдруг донёсся из соседней комнаты горячий, влажный шёпот, от которого по спине побежали мурашки. — Иди сюда… ко мне…
Сердце Артёма ёкнуло и заколотилось где-то в горле. Он пошёл на голос, толкнул следующую дверь и замер на пороге. В луже лунного света, что струилась из окна, стояла женщина в струящемся, полупрозрачном пеньюаре. Он не узнал её сразу — потому что её волосы, теперь распущенные, тяжёлой каштановой волной спадали на плечи и спину. Она стояла к нему спиной, и весь её гибкий, изящный стан, весь этот затаённый полумрак кричали об одном — о страсти, о нетерпении, о жгучем ожидании.
Руки Артёма предательски задрожали. Его бросило в жар. Он чувствовал, как кровь гудит в висках. Он изо всех сил пытался справиться с крошечными, капризными пуговицами на манжетах, но пальцы не слушались. В конце концов, не в силах совладать с дрожью, он с силой рванул рубашку на груди, и пуговицы, со звоном отскочив, покатились по полу. Он шагнул вперёд, приник могучим, горячим торсом к прохладной спине женщины, обвил её руками и положил ладони на её упругую грудь. И странная, мимолётная мысль пронеслась в его воспалённом мозгу: «На ощупь… меньше казалась».
Раздался оглушительный, леденящий душу крик. Не женский визг, а низкий, мужской, животный рёв ужаса.
— А-А-А-А-А!!! — завопила «чаровница» мощным баритоном и, с неожиданной для своих форм силой развернувшись, отвесила Артёму такую сокрушительную оплеуху, что у него потемнело в глазах и он едва не рухнул на пол. — Маньяк! А-а-а-а! Алиса! Помоги! Маньяк залез!
Она продолжала орать не своим голосом, мечась по комнате в приступе истерики.
Послышались быстрые, легкие шаги по лестнице. Щёлкнул выключатель, и комната залилась ярким, слепящим светом. В дверях, зажмурившись от резкой перемены, Артём увидел настоящую хозяйку дома, Алису. А прямо перед ним, трясясь от страха и гнева, стояла другая женщина — роскошная, пышнотелая, весом явно за центнер, с растрёпанными волосами и перекошенным от ужаса лицом.
— Кто… вы… кто?! — заикаясь, просипела она, судорожно запахивая свой пеньюар. — Где мой Саша?! Где мой муж?!
Артём стоял, красный, как варёный рак, чувствуя себя полнейшим идиотом. Он пытался что-то сказать, но язык не слушался. В это время с улицы донёсся шум, топот ног, и через мгновение дверь на кухню с грохотом распахнулась, едва не сорвавшись с петель.
— Господи! Туся! Родная! — в комнату влетел, запыхавшись, Саня. — Я из-за забора услышал твой голос! Тусенька моя хорошая! — и он, совсем мальчишка, приник к своей могучей, испуганной жене, уткнувшись лицом в её плечо.
Артём и Алиса молча, по обоюдному согласию, вышли на кухню, прикрыв за супругами дверь и оставив их наедине.
— Может, чаю? — первая нарушила молчание Алиса, и в уголках её глаз заплясали весёлые чертики.
— Будем пить, — с облегчением выдохнул Артём, с сожалением разглядывая свою бедную, порванную в клочья рубашку.
— Не срослось, значит, у Натальи с сюрпризом, — не удержалась она, и сдержанный смешок вырвался на свободу.
— Ага, — фыркнул Артём, чувствуя, как накатывает дикая, нервная, исцеляющая истерика. — Туся… Ох… Чувствую я… не ваш это… не ваш размерчик!
Он закрыл ладонью рот, чтобы не расхохотаться во весь голос.
— Ну и мысли у вас, Артём Борисович! — покачала головой Алиса, но сама при этом давилась смехом. — Как вы могли такое подумать?
— А что бы вы на моём месте подумали? — парировал он, уже почти рыдая от смеха.
— Не знаю, — честно призналась она, и смех её наконец прорвался наружу, свежий и звонкий. — Ладно, давайте снимайте эту рубашку.
— Да она уже не жилец, Алиса, спасибо не надо.
— Я вам другую дам, — сказала она и скрылась в глубине дома. Вернулась она с аккуратно сложенной новой рубашкой в клетку.
— Мужа? — спросил Артём с замиранием сердца, почему-то страшась ответа.
— Сына, — улыбнулась она. — Он в городе учится. Только боюсь, она вам маловата будет.
Он примерил — и точно. Натянуть-то натянул, но свести половинки на груди не было никакой возможности. Ткань грозила лопнуть по швам.
Спустя неделю их объект был завершён. Бригада собирала инструменты, грузила в «Газель» бытовку и готовилась к отъезду на новый адрес. Артём Борисович, прежде чем сесть в кабину, зашёл к местной бабушке, торговавшей у станции розами, и выбрал полтора десятка самых пышных, алых бутонов.
Он снова стоял у её калитки, сжимая в потной руке колючий букет. Снова постучал в ту самую дверь. И снова она оказалась незаперта.
— Алиса! Вы дома? — крикнул он, заходя в маленькую, такую уже знакомую и родную кухню.
— Минуточку! Я сейчас! — донёсся сверху её голос, и по деревянным ступеням застучали легкие шаги.
Она спускалась по лестнице, и в руках у неё был аккуратный свёрток. Он молча протянул ей цветы. Алые лепестки трепетали в такт его учащённому пульсу.
— Алиса, я… — он запнулся, не в силах подобрать нужные слова.
— Вот, — перебила она его, и её голос вдруг дрогнул. — На этот раз, я надеюсь, ваш размер. Это новая рубашка. А ту… ту порванную я… я себе оставлю. На память. Можно?
Он не стал ничего говорить. Он просто сделал шаг вперёд, взял её за плечи и притянул к себе. Она не сопротивлялась, лишь её пальцы сжали ткань его старой, поношенной куртки.
— Алиса… Я вернусь. Обязательно вернусь. Можно?
— Только попробуй не вернуться, — прошептала она ему в грудь, и он почувствовал, как дрожит её тело.
— Артём! Борисыч! Где ты там торчишь! — уже кричали с дороги мужики.
Потом засигналил грузовик, потом раздался настойчивый, нетерпеливый гудок. Он так и не поцеловал её тогда. Просто отпустил, развернулся и ушёл, унося в сердце образ её улыбки и запах её волос.
Осень раскрасила лес в багрянец и золото. Артём вернулся, как только смог, отбившись у заказчика на пару дней. Он шёл к её дому, и сердце его билось в унисон с шуршанием опавших листьев под ногами. Но чем ближе он подходил, тем тяжелее становилось на душе. На калитке висел большой, блестящий амбарный замок. В окнах не было света.
«Ну чего ты ждал, дурак? — с горечью подумал он, прислонившись лбом к холодным прутьям рабицы. — Такая женщина… Конечно, она не стала ждать какого-то бродягу-шабашника. Нашла кого-то получше, посолиднее».
Он заработал за лето неплохие деньги, скопил приличную сумму. И теперь они казались ему ненужной, бесполезной бумагой. Ведь тратить их было не на кого и не для чего. Он снова был один — как обглоданная осенним ветром одинокая ветка.
С тяжелым вздохом он уже собрался уходить, как вдруг его взгляд зацепился за что-то маленькое, белое, привязанное к дужке замка. Это был обычный полиэтиленовый пакетик, а в нём — сложенный в несколько раз листок бумаги.
Сердце ёкнуло. Дрожащими пальцами он развернул записку.
«Артём, ключ под геранью, как договаривались. Я в городе, у сына, до субботы. Холодильник полный. Жду. Твоя Алиса».
Он поднёс бумагу к губам, зажмурился, чувствуя, как по щекам катятся предательские, счастливые слёзы. Потом, не помня себя, рванул к крыльцу, отыскал под цветочным горшком холодный ключ, и бросился обратно к калитке.
Он больше не спешил. Он просто вставил ключ в замок, повернул его с громким, счастливым щелчком и вошёл в свой новый дом. Её дом. Их дом. Он точно знал — его размерчик счастья наконец-то нашёлся.