Арсений стоял у окна номерного люкса двадцать второго этажа и смотрел на раскинувшийся внизу ночной мегаполис. Мириады огней сливались в золотые реки, текущие в никуда. Он чувствовал себя предателем, трусом и полнейшим идиотом. Завтра он должен был изменить жене. И самое ужасное было в том, что он вовсе не ликовал от предвкушения. Сердце сжималось в тисках тяжелого, холодного свинца. Но дальше так продолжаться не могло. Лучше уж это греховное падение, чем окончательно сойти с ума от внутреннего раздора.
С самого подросткового возраста в Арсении говорил какой-то древний, необъяснимый инстинкт. Его сердце замирало не от статных красавиц с обложек, а от девочек-дюймовочек. Невысокие, почти невесомые, с тонкими запястьями и хрупкими ключицами, похожие на перелетных птиц, готовых улететь от порыва ветра. Друзья подтрунивали над ним, говоря, что он, как щенок, падок на косточки. Арсений отмахивался, но внутри понимал – они правы. Это была его ахиллесова пята, его слабость, данная ему природой вопреки всякой логике.
Роскошные формы кинодив и фотомоделей оставляли его равнодушным. Но случайно встреченная в толпе девушка, чей рост едва достигал его плеча, в чьих глазах читалась беззащитность, могла заставить его сердце биться чаще. Вот таким «неправильным» он и получился у своих родителей.
Софию он встретил в библиотеке института. Она тянулась за книгой с верхней полки, и он, конечно же, помог. Она обернулась, и он утонул в бездонных серых глазах, оправленных в ореол темных ресниц. Она была точным воплощением его юношеской мечты: миниатюрная, изящная, с тихим, мелодичным голосом. Он женился на ней почти сразу после получения дипломов, испытывая иррациональный страх, что ее, такую прекрасную и хрупкую, у него непременно уведут. Надо ли говорить, что в реальности София, при всей ее миловидности, не имела толп поклонников? Именно из-за той самой хрупкости, что пленила его.
София была моложе его на три года. Высшего образования у нее не было – она окончила техникум пищевой промышленности и работала технологом на кондитерской фабрике. Ее руки всегда пахли ванилью и миндалем, и этот сладкий запах стал для Арсения синонимом дома. Он сам устроился в фирму, торгующую электронными компонентами, и быстро сделал неплохую карьеру.
Их ранний брак был словно сошел со страниц светлого романа. Родители с обеих сторон были молоды и полны сил, они помогли молодым внести первый взнос за уютную двухкомнатную квартиру на окраине города. Ипотека казалась не бременем, а общим делом, планы строились наполеоновские, и будущее виделось безоблачным и радужным.
Они жили душа в душу. Между ними не возникало ссор, все проблемы решались за чашкой чая с пирожными, которые София приносила с работы. Друзья смотрели на них с легкой завистью, называя идеальной парой.
Детей они не планировали, но и не избегали этой мысли. Просто жили и радовались друг другу. И когда на пятый год брака София забеременела, это стало самым счастливым и закономерным событием.
То, как ее хрупкое тело, одетое в сорок второй размер, сумело выносить и родить двух здоровых мальчиков, врачи называли маленьким чудом. Арсений, замирая от страха, смотрел на ее растущий живот, боясь, что она просто сломается под этой тяжестью. Но София оказалась сильнее, чем все думали. Родились Ярик и Лешка, два кричащих комочка счастья, ворвавшихся в их жизнь с циклонами бессонных ночей, памперсов и бесконечной стирки.
Мир сузился до размеров квартиры. Арсений исправно ходил на работу, но все остальное время посвящал семье. Он забыл, что значит встречаться с друзьями, смотреть футбол или просто спать дольше четырех часов подряд. И он был счастлив этой усталостью, этим хаосом, наполненным детским смехом и запахом детского питания.
Именно в этой суматохе он и пропустил момент, самый главный и необратимый. Он не заметил, как исчезла его дюймовочка.
Однажды утром, когда близнецы наконец-то стали спать всю ночь, а солнце заглянуло в спальню под недвусмысленным углом, он проснулся раньше жены и посмотрел на нее. По-настоящему посмотрел впервые за долгие месяцы. И не узнал.
София спала, разметав по подушке густые, темные волосы. Ее плечи, всегда такие узкие, стали шире, округлились. Линия спины плавно изгибалась к упругой, сильной талии и пышным бедрам, о которых он раньше и помыслить не мог. Это не была полнота. Это была женственность в ее самом зрелом, сочном, плодоносном проявлении. Сила материнства, отлитая в плоти.
И с ним случилось то, что всегда случалось при виде женщин, далеких от его юношеского идеала. Стеной выросла внутренняя глухая стена равнодушия. Мужская часть его натуры, примитивная и жестокая, молчала. Он по-прежнему любил Софию – ее ум, ее доброту, ее смех, ее руки, умевшие так нежно гладить его по голове после тяжелого дня. Но то первобытное влечение, что когда-то заставляло его кровь бежать быстрее, исчезло. Испарилось.
Он пытался бороться с собой. Кричал сам себе в мыслях, что он подлец и неблагодарная скотина. Что он имеет семью, любящую жену, прекрасных детей, и его мозги не должны засоряться такой ерундой. Но его тело отказывалось его слушать. Оно тосковало по хрупкости, по беззащитности, по тому самому типу, который был для него наркотиком.
И в этот самый момент на работу, в соседний отдел, пришла новенькая. Лика.
Увидев ее в коридоре, Арсений literally врос в пол. Он не мог пошевелиться, не мог отвести взгляд. Она была живым воплощением его прошлого. Тонкая, как тростинка, с острыми локтями и тонкой шеей, она казалась точной копией Софии пятилетней давности. Той самой, которую он так безумно любил.
С этого дня его жизнь превратилась в ад. Он метался между двумя полюсами: дома его ждала реальная, настоящая любовь – его семья, его сыновья, его София, которая начала замечать его холодность и тихо страдала, не понимая причины. А на работе его ждал призрак, наваждение, воплощение его глупого, неистребимого идеала.
Лика быстро все поняла. Она была не слепа и видела его восхищенный, потерянный взгляд. Она знала, что он женат, но, видимо, считала это незначительной деталью. Она ловила его взгляд и улыбалась особой, обещающей улыбкой. Она как будто говорила: «Я знаю, чего ты хочешь. И это возможно».
И вот настал тот самый, страшный и манящий момент. Руководство отправило их вдвоем на трехдневный отраслевой симпозиум в другой город. Все было предрешено. Номера в одном отеле. Коллеги, которые наверняка найдут, чем заняться вечером. И возможность, которой, как шептала ему похоть, нельзя было упускать.
«Виктор из планового будет всю ночь в баре, а я поселюсь с Аней, она точно сбежит к своему молодому человеку. Мы взрослые люди, Арсений, сколько можно прятаться от себя?» — сказала Лика, и ее слова прозвучали как приговор.
Он согласился. Он сказал себе: да, я ужасный человек. Но maybe, совершив это, я выбью эту дурь из головы. Может, это наваждение рассеется, когда я прикоснусь к нему. В конце концов, она же так похожа на ту, прежнюю Софию. Это как бы и не измена вовсе, а возвращение в прошлое.
Симпозиум был мучительно скучным. Арсений не слышал ни слова из докладов. Он видел только ее профиль, ее тонкие пальцы, поправляющие прядь волос. Его сердце колотилось как сумасшедшее.
И вот последнее заседание закончилось. Лика подошла к нему так близко, что он почувствовал запах ее духов – легкий, цветочный, совсем не похожий на сладковатый ванильный дух Софии.
«Пошли сейчас же. Аня уже ушла. У нас мало времени», — прошептала она.
И он пошел. Его ноги были ватными, а в горле стоял ком. Он решился.
Номер был стандартным, безликим: ковер, двое кроватей, прикроватные тумбочки, телевизор. Дверь щелкнула, и Лика сразу же прижалась к нему, обвив его шею руками. Арсений почувствовал паническую неловкость. Его тело напряглось. Чтобы как-то разрядить обстановку, он, по старой домашней привычке, игриво ткнул ее двумя указательными пальцами в бока.
Она взвизгнула не ожидаемо весело, а раздраженно и резко: «Ай! Перестань! Я не выношу щекотки!»
Арсений отпрянул, словно обжегшись. Его София всегда отвечала на такие ласки счастливым, смущенным смешком и ответной атакой. Почему здесь все по-другому?
Лика, недовольно надув губы, отцепилась от него. «Расслабься, я быстро», — бросила она уже более мягко и скрылась в ванной.
Звук льющейся воды казался ему оглушительным. Он снял галстук, чувствуя себя последним подлецом. Руки дрожали. Он пытался представить себе, что делают сейчас его сыновья, о чем думает София… но мысли путались и рвались.
Дверь ванной открылась. Лика вышла в коротком шелковом халатике, из-под которого виднелись стройные ноги. И снова волна желания накатила на него, затмив на мгновение муки совести. Он начал торопливо расстегивать рубашку. Она была дорогой, с массивными запонками – подарок родителей на последний юбилей. Запонки были не простые, а с гравировкой, одна из тех немногих дорогих вещей, что он себе позволял.
И в этот самый момент в дверь постучали.
Лика, нахмурившись, приоткрыла дверь. За дверью послышался голос их начальника, звавший всех в бар «для нетворкинга». Лика, сладко улыбаясь, сослалась на головную боль. Дверь закрылась.
«Чего же ты медлишь?» — с легким укором спросила она, подходя к нему.
Арсений снова вернулся к своим запонкам. Его пальцы, обычно такие ловкие, вдруг одеревенели. Одна запонка выскользнула, звякнула об пол и закатилась куда-то под кровать.
Вот он, кульминационный момент его падения, и он ползает на коленях по гостиничному ковру в поисках дурацкой запонки! Он чувствовал себя унизительно глупо. Наконец, металлический кружок был найден у самой стены.
Он встал, пытаясь сохранить остатки достоинства, и принялся справляться с молнией на брюках. И тут молния заела намертво. Он дергал безнадежно застягнутую собачку, и пот выступил у него на лбу. Лика смотрела на него с странной улыбкой – смесью нетерпения и жалости.
И снова стук в дверь. На этот раз громкий и настойчивый.
«Обслуживание номера!» — прокричал бодрый молодой голос.
Арсений, не думая, рявкнул в ответ: «Мы ничего не заказывали!»
За дверью послышалось смущенное бормотание: «Ой, блин… Это же триста двенадцатый? А я нуждаюсь… нужна… триста двадцать первая! Сорри, парни, второй день на работе!»
Лика нервно рассмеялась. Арсений с новой силой дернул за молнию. Безрезультатно.
И тогда в дверь постучали в третий раз. Но это был уже не стук, а настоящий барабанный бой. Пьяный, заплетающийся голос гудел за дверью:
«Д-даш… Дашка тут? Мне нудна… нужна Дашка! Дарья Селив-селиванова! Где она?»
«Здесь нет никакой Дашки!» — почти завизжала Лика, теряя последнее самообладание.
«К-как нет? А где ж она?» — искренне недоумевал пьяный голос.
«Пошел вон! Оставь нас в покое!» — заорал Арсений, и в его крике была вся накопившаяся злость – на себя, на ситуацию, на эту дурацкую запонку и на злополучную молнию.
За дверью наступила тишина, затем послышались невнятные извинения и удаляющиеся шаги.
Тишина в номере стала звенящей. Арсений стоял, опустив голову, с расстегнутой рубашкой, торчащей из неподдающихся брюк. Он посмотрел на Лику. На ее идеальные, но чужие черты. И не почувствовал ровным счетом ничего. Ни капли того вожделения, что довело его до этой комнаты.
Вместо этого его накрыла волна такой вселенской, оглушающей нелепости происходящего. Он, Арсений, уважаемый специалист, любящий отец, примерный семьянин, стоит в гостиничном номере с чужой женщиной, его молния заела, по полу раскатывается подарок родителей, а у дверей ищут какую-то мифическую Дарью Селиванову.
Это был не рок. Это был самый настоящий фарс. Грубый, пошлый, кричащий знак свыше.
Он медленно, почти автоматически начал заправлять рубашку.
«Прости, Лика. Ничего не выйдет. Я не могу. Я… я не имею права».
Она смотрела на него с холодным любопытством.
«Объясни мне тогда одно. Мне казалось, твой тип – это я. Худенькие, маленькие. Почему же ты тогда женился на Софии? Она же теперь… ну, знаешь… пышка».
Арсений закрыл глаза. Внутри него вспыхнула картина: София в белом свадебном платье, похожая на фарфоровую куколку. А потом другая: София, спящая рядом с ним, сильная, теплая, пахнущая молоком и детским кремом. Его София. Его единственная.
«Наверное, потому, что она – это София. Другой такой нет во всей Вселенной. И я, кажется, только сейчас понял, что меня привлекают вовсе не «дюймовочки». Меня привлекает Любовь. А она имеет единственное имя и единственный образ».
Лика вздохнула. «Жаль. Ты мне нравился. Но, видимо, не судьба».
«Нет, — тихо, но очень четко сказал Арсений. — Это и есть судьба. Та самая, что вовремя подставляет ногу, когда ты идешь прямиком в пропасть».
Он вышел из номера, не оглядываясь. Он дышал полной грудью. Он чувствовал, как с него спадают оковы, как разум проясняется, а сердце, наконец-то, начинает биться в правильном, единственно верном ритме. Он мысленно благодарил кого-то там, наверху, за неопытного портье, за общительного шефа, за врезавшуюся молнию, за юбилейные запонки и за пьяного поклонника неведомой Даши. Вселенная расставила все точки над i самым наглядным образом.
Домой он приехал глубокой ночью. В квартире горел свет. София сидела в гостиной, на диване, поджав под себя ноги. Она смотрела какой-то тихий старый фильм, но по ее лицу он понял – она не спала, ожидая его. В ее глазах читался немой вопрос и тень тревоги.
«Ну как, семинар?» — спросила она, стараясь, чтобы голос звучал ровно.
Арсений подошел к дивану, опустился перед ней на колени и взял ее руки в свои. Они были теплыми и чуть шершавыми от постоянной работы с тестом.
«Невыносимо скучный. Я соскучился до боли в сердце. Мне не хватало тебя каждую секунду», — сказал он, и каждое слово было чистейшей правдой, идущей из самой глубины его очищенной души.
Он посмотрел на нее – настоящую, живую, свою. На ее пышные волосы, собранные в небрежный пучок, на ее полные, добрые руки, на ее сильное, прекрасное тело, подарившее ему двух сыновей. И его переполнила такая волна нежности, благодарности и страсти, что он не удержался и по-своему, как бывало раньше, игриво ткнул ее пальцами в бок.
София взвизгнула. Но не так, как Лика. Она залилась счастливым, радостным, немного смущенным смехом, каким смеются только дома, только самые близкие люди. И тут же ответила ему тем же.
И в этот миг Арсений понял, что его мурашки по коже, его дрожь восторга и счастья вызывало вовсе не хрупкое изящество. Его истинным наркотиком, его единственным идеалом был этот смех. Ее смех. Смех его жены. И больше ему ничего не было нужно.