Солнечные зайчики плясали по столу, отражаясь от баночек с красками. Пятилетний Егорушка, высунув от усердия кончик языка, старательно выводил на бумаге зеленого динозавра. Его теплая ладошка доверчиво лежала в моей руке. В соседней комнате слышался ровный гул голоса семилетней Машеньки, читавшей вслух уроки. Этот момент, наполненный тихим счастьем и покоем, казался вырванным из самой прекрасной, самой мирной сказки. И он стал той тонкой, хрустальной гранью, что отделяла мое прежнее существование от того, что должно было случиться.
Он стоял в дверном проеме, высокий, как всегда безупречно одетый, и его фигура отбрасывала длинную, холодную тень, которая легла прямо на наш с сыном рисунок. Александр, мужчина, с которым я делила кров и жизнь на протяжении восьми долгих лет, человек, чью фамилию я носила и чьими детьми я стала матерью.
— Собирай вещи, — произнес он.
Его голос был ровным, монотонным, лишенным каких бы то ни было интонаций. Он напоминал скрип сухого льда под ногами, звук, от которого по коже бегут мурашки и сжимается сердце.
Я медленно подняла на него глаза, не в силах сразу осознать смысл произнесенных слов. Мир вокруг словно замедлил свой ход, а звук исказился, став глухим и далеким.
— Что? — вырвалось у меня, и мой собственный голос показался мне чужим.
— Ты прекрасно расслышала каждое слово, Анна. Я устал. До самого предела. От этого дома, от этих стен, от всего, что они в себе заключают. Мне необходимо пожить одному. Для себя, в тишине и спокойствии, которые стали для меня недостижимой роскошью.
Он говорил спокойно, взвешивая каждое слово, как будто зачитывал вердикт, вынесенный кем-то другим, а не им самим. В его глазах не было ни злобы, ни сожаления, лишь пустота, от которой становилось холодно внутри.
— А как же мы? — прошептала я, чувствуя, как подкашиваются ноги. — Куда я денусь с Машей и Егором? Где мы будем жить?
— Эта жилплощадь была моей собственностью еще до нашего знакомства. Автомобиль тоже. У тебя есть родители, они всегда были готовы приютить. Вот и направляйся к ним. Считай, что это временное решение, которое устроит всех.
В его тоне сквозила такая обезоруживающая, такая леденящая душу будничность, будто он обсуждал маршрут поездки на дачу или список покупок. В этот миг из-за его спины показалось бледное, испуганное личико Машеньки. Ее большие, всегда такие ясные глаза, были полны неподдельного ужаса, того чистого детского страха, который возникает при виде чудовища из самого страшного сна.
— Папочка? Что случилось? — дрогнувшим голоском позвала она.
Александр даже не удостоил ее взглядом. Все его внимание, вся его концентрация были направлены на меня. Он, словно хищник, ожидал моей реакции, предвкушая потоки слез, униженные мольбы, горькие упреки. Он ждал спектакля, который оправдал бы его поступок в его же собственных глазах.
Но того, чего он ждал, не последовало.
Внутри меня что-то оборвалось. Что-то важное, незыблемое, то, что я по наивности считала вечным и нерушимым. Толстый, прочный канат, на котором держался весь мой мир, все мои надежды и верования, лопнул с сухим, оглушительным треском, отозвавшись в самой глубине моей души ледяной пустотой.
— Хорошо, — прозвучало тихое, но абсолютно твердое, выкованное из стали, слово.
Его брови поползли вверх в немом вопросе. Эта сцена развивалась не по написанному им сценарию. В его глазах мелькнуло недоумение, смешанное с легким раздражением.
Я поднялась с пола, чувствуя, как ватными, непослушными стали мои ноги. Я подошла к детям и обняла их, прижала к себе, впитывая тепло их маленьких, беззащитных тел, чувствуя, как они дрожат, словно пойманные на морозе птенцы.
— Мои родные, мои хорошие, — заговорила я, и голос мой, к моему удивлению, звучал ровно и спокойно. — Мы сейчас соберем наши самые важные и самые любимые вещички и поедем к бабушке с дедушкой. Погостим у них, это будет очень интересно.
Я двигалась как запрограммированный автомат, механически и точно. Три большие сумки: детская одежда, документы, несколько моих вещей, самые дорогие сердцу игрушки. Я не смотрела в его сторону. Тот человек, что стоял у стены и наблюдал за моими действиями, больше не был моим супругом, отцом моих детей. Он был просто незнакомцем, посторонним мужчиной, который по чудовищной, нелепой ошибке когда-то вошел в мою жизнь и теперь покидал ее.
Когда собранные вещи стояли уже у входной двери, Александр протянул мне несколько свернутых в трубочку денежных купюр.
— Держи. На топливо для автомобиля и на первое время. На какие-то мелкие расходы.
Затем он бросил на прикроватную тумбочку ключ с потрепанным, знакомым до боли брелоком от моей старенькой, видавшей виды машины.
— Благодарю за такую щедрость и участие, — произнесла я, и мой голос был таким же ровным и холодным, каким несколькими минутами ранее был его.
Я взяла за руки своих перепуганных, молчаливых детей и повела их к выходу. Уже переступив порог, я обернулась и посмотрела ему прямо в глаза, ища в их глубине хоть искру, хоча намек на раскаяние.
На его лице я увидела лишь одно — всепоглощающее облегчение. Он избавился от груза, который тяготил его долгие годы. Но в уголках его губ таилось и легкое, почти незаметное разочарование. Ему не хватило драмы, не хватило подтверждения его значимости через мое унижение.
И в этот самый миг, абсолютно четко и ясно, как будто кто-то проговорил это шепотом прямо в самое ухо, в моей голове родилась мысль, кристальная и звенящая, как удар хрустального бокала. Он только что совершил самую грандиозную, самую непоправимую ошибку в своей жизни.
Он смотрел на сломленную, покорную жертву, но он даже отдаленно не мог предположить, что в этот момент видит перед собой свое собственное, неминуемое и окончательное поражение.
Я не произнесла больше ни единого слова. Я лишь в последний раз скользнула взглядом по его самодовольному, успокоенному лицу.
И дала себе самое важное обещание. Обещание, которое стало моим новым фундаментом, моим дыханием и моей силой. Однажды он увидит меня снова. Но эта встреча будет кардинально иной. И выражение его лица в тот давно назначенный судьбой день с лихвой окупит все те горькие, невыплаканные слезы, что сейчас клокотали у меня внутри, не находя выхода.
Дорога к родительскому дому показалась бесконечной, серой и безрадостной лентой. Дети, наплакавшись и утомившись от переживаний, вскоре погрузились в тревожный сон на заднем сиденье. Я сидела за рулем, вцепившись в него так сильно, что мои суставы побелели и заныли, но эта физическая боль была лишь слабым отголоском той, что разрывала мою душу на части.
Слезы в данной ситуации казались мне непозволительной, недостойной роскошью. Вместо привычной, гнетущей боли в груди, во мне зарождалось и медленно разрасталось нечто иное, новое и незнакомое. Нечто холодное, твердое и неумолимое, как отполированный временем гранитный валун.
Родители встретили нас на пороге своего старого, но такого уютного дома. Никаких лишних расспросов, никаких причитаний и восклицаний. Мама, ее глаза тоже были наполнены глубокой печалью, молча, по-матерински крепко обняла меня, а отец, Степан Васильевич, человек немногословный и мудрый, просто положил свою тяжелую, трудовую руку мне на плечо и тихо произнес: «Заходи, дочка, проходи. У нас для вас на столе уже и ужин дожидается».
Поздним вечером, когда дети, убаюканные родными стенами, наконец уснули глубоким сном, мы сидели с родителями на кухне за большим, деревянным столом, и я, глядя в темноту за окном, наконец выговорила вслух самое страшное.
— Он нас просто выставил. Выгнал, как ненужный хлам, который мешал его новой, свободной жизни.
— Мы все поняли, доченька, с первых же секунд, — спокойно и взвешенно ответил отец. — Но сейчас главный вопрос заключается совершенно в другом. Что ты собираешься делать теперь? Каков твой дальнейший путь?
Этот простой, но такой фундаментальный вопрос подействовал на меня как ушат ледяной воды. Он отрезвил, вернул из мира отчаяния в мир суровой реальности.
— Я не имею ни малейшего понятия, папа. У меня на руках двое маленьких детей. У меня есть диплом экономиста, который уже восемь лет как пылится на полке и не имеет никакой практической ценности. У меня нет ни работы, ни собственного угла, ни перспектив.
— Но зато у тебя есть мы, — твердо, не допуская возражений, заявил отец. — И у меня есть тот самый участок земли, за рекой, помнишь? Шесть гектаров хорошей, плодородной земли. И та самая старая, еще от моего отца доставшаяся, ферма. Она, конечно, в полном запустении, в разрухе. Но четыре стены и крыша над головой там все же имеются.
Он сделал небольшую паузу, давая мне осознать сказанное, и пристально посмотрел на меня. В его глубоких, видавших виды глазах я не увидела и капли жалости. Я увидела вызов. Призыв к действию, к борьбе.
— И теперь, Анна, перед тобой лежат две дороги. Первая — сидеть здесь, в четырех стенах, жалеть себя и оплакивать свою нелегкую судьбу. Вторая — встать во весь рост, отряхнуться и начать действовать, строить свою жизнь заново. Та самая злость, что сейчас сидит в тебе, она правильная. Это не та разрушительная злость, что сжигает все вокруг, это та самая сила, та энергия, на которой испокон веков возводили новые города и покоряли новые земли. У меня есть кое-какие, небогатые, но все же сбережения. Их должно хватить на самое первое время, на самый старт. А дальше — все в твоих руках. Готова ли ты пахать, в прямом и переносном смысле этого слова?
Сама идея показалась мне в высшей степени безумной и нереальной. Я, выросшая в городе, привыкшая к комфорту и цивилизации, и вдруг — ферма, сельское хозяйство, полная неизвестность? Но в то же время это был единственный луч, единственная возможность не просто влачить жалкое существование, а построить нечто настоящее, прочное, то, что будет принадлежать только мне и моим детям, то, что у меня уже никто и никогда не сможет отнять.
— Я согласна, — прозвучал мой уверенный ответ на следующее утро, когда первые лучи солнца только коснулись подоконника.
Наше «Новое Царство», как в шутку сразу же окрестил его Егорушка, встретило нас запахами пыли, сырости и многолетнего забвения. Старый, покосившийся от времени дом, дырявая, протекающая крыша, полуразрушенный, прогнивший забор. На мгновение мое сердце сжалось от охватившего его леденящего ужаса и сомнений. Но пути назад у меня уже не было, отступать было абсолютно некуда.
Первые несколько месяцев стали для нас настоящим испытанием на прочность, сущим адом, состоящим из бесконечного физического труда и борьбы с запустением. Мы вместе с отцом, не покладая рук, латали ту самую дырявую крышу, разгребали многолетние залежи мусора, приводили в порядок и чинили полуразрушенные стены. Мои руки, еще недавно такие ухоженные, привыкшие к нежному крему, теперь покрылись грубыми, болезненными мозолями и ссадинами. На те самые отцовские сбережения мы приобрели пять породистых коз и два десятка неприхотливых, но несущих яйца кур.
Проблемы, большие и маленькие, подстерегали нас на каждом шагу, словно проверяя нашу решимость. В один далеко не прекрасный день пересох наш единственный колодец. Сломался старый, но такой необходимый насос. Отец, недолго думая, посоветовал обратиться за помощью к местному умельцу, которого все в округе звали просто — Григорий.
Григорий оказался молчаливым, крепко сбитым мужчиной лет примерно сорока. Его руки были покрыты шрамами и следами от работы, а во взгляде усталых глаз читалась какая-то своя, глубокая, невысказанная печаль. Он работал молча, сосредоточенно, не отвлекаясь на пустые разговоры. Пока он возился с ремонтом насоса, его дочка, девочка по имени Вероника, которая была примерно одного возраста с моим Егором, быстро нашла общий язык с моими детьми. Я не могла не заметить, как по-отечески теплел его обычно строгий взгляд, когда он наблюдал за их беззаботной игрой.
Когда насос наконец-то ожил и заработал, издавая равномерный, успокаивающий гул, для нас это был настоящий, маленький праздник, победа над враждебными обстоятельствами. Я протянула Григорию заранее оговоренную сумму денег.
— Если что-то еще понадобится, какая-нибудь мужская помощь… Смело звоните мне, — сказал он, немного помедлив и как бы нехотя. — Абсолютно безвозмездно. Просто по-соседски, по-человечески.
Этот неловкий, но такой искренний и идущий от самого сердца порыв стоил для меня дороже любых, даже самых больших денег. В тот самый момент я с огромной ясностью поняла одно очень важное для себя открытие — мы здесь не одни. Вокруг нас есть люди, готовые прийти на помощь, поддержать в трудную минуту.
Тихими, спокойными вечерами, уложив наконец спать уставших за день детей, я доставала свой старенький, видавший виды ноутбук. Та самая злость, что дала мне первоначальный импульс и силы для старта, постепенно начала трансформироваться, перерождаться в нечто иное — в холодный, трезвый, взвешенный расчет. Я стала понимать, что просто продавать молоко и обычные яйца на местном, маленьком рынке — это верный путь в нищету, путь в никуда. Это не могло стать основой для будущего благополучия моей семьи.
Решение, настоящее озарение, пришло ко мне вместе с первым домашним сыром, который с такой любовью и старанием приготовила моя мама. Именно он, этот самый сыр, с его неповторимым, уникальным вкусом, и стал моим настоящим, уникальным продуктом. Натуральный, крафтовый, на сто процентов экологически чистый сыр. Продукт, созданный для искушенной, городской аудитории, для тех людей, которые готовы платить хорошие деньги не просто за еду, а за высочайшее качество, за настоящую, живую историю, стоящую за этим продуктом.
Я с головой погрузилась в работу, составляя подробный, детальный бизнес-план. Это были сложные расчеты, прогнозы, анализ возможных рисков и путей их минимизации. Отец, наблюдая за тем, как я склоняюсь над кипами бумаг и сводными таблицами, только уважительно качал своей седой головой и с гордостью говорил: «Ну, ты у меня, дочка, настоящий стратег, голова!».
Однако первая же попытка продать свой сыр на местном рынке в ближайшем райцентре закончилась полным, оглушительным провалом. Местных покупателей пугала и отталкивала наша цена, которая была справедливой, но для них казалась завышенной. В тот вечер я сидела на стареньком, скрипучем крылечке нашего дома, готовая опустить руки, признать свое поражение. Рядом со мной молча, как тень, присел Григорий.
— Ты, Анна, просто бьешь не туда, не по той цели, — тихо, но очень уверенно произнес он. — Твой будущий клиент, твой покупатель, он не ходит по этим шумным, пыльным рынкам. Он проводит свое время в глобальной сети, в интернете. Он ищет там именно такие продукты, как твои.
Его слова стали для меня настоящим откровением, моментом истины. Мне не нужно было сломя голову нестись к своему клиенту, пробивая себе дорогу локтями. Мне нужно было сделать так, чтобы клиент, заинтересованный и платежеспособный, сам нашел меня, пришел ко мне.
Я немедленно создала в социальной сети страничку с простым и запоминающимся названием «Аннина Ферма». Я попросила Григория, у которого, как выяснилось, был настоящий талант к фотографии, сделать красивые, качественные, живые снимки: наши ухоженные козы на сочном зеленом лугу, счастливые дети с большими глиняными кружками парного молока, я сама с только что приготовленной, золотистой головкой сыра в руках. И я написала нашу с детьми историю. Честно, откровенно, без прикрас и ложного пафоса, прямо и без обиняков.
И это невероятное, волшебное средство сработало! Сработало на все сто процентов. Первым на мой пост откликнулся владелец модного эко-кафе в большом городе. Я лично, затаив дыхание от волнения, повезла ему свой первый, серьезный заказ. Хозяин кафе, мужчина с умными, проницательными глазами, попробовал мой сыр, медленно прожевал, закрыл глаза, а потом открыл их и просто сказал: «Мы берем у вас все, что есть. И давайте сразу заключим договор на постоянные, еженедельные поставки».
На обратном пути, ведя машину по ухабистой сельской дороге, я не могла сдержать переполнявших меня эмоций и тихо плакала. Но это были уже совсем другие слезы — слезы счастья, первой, такой желанной победы, огромного облегчения. Это были мои первые, по-настоящему честно заработанные деньги. Первый, но такой важный камень, заложенный в фундамент моей будущей, собственной империи.
Первый заключенный контракт невероятно окрылил меня, придал сил и уверенности в себе, но суровая реальность очень быстро вернула меня с небес на грешную землю. Пяти наших коз катастрофически, ужасающе не хватало даже для выполнения текущих заказов. Нужно было срочно расширяться, увеличивать поголовье, но на это, как всегда, не было необходимых средств, не было свободных денег.
Я снова, с новыми силами и идеями, переписала свой бизнес-план, сделала его еще более детальным и убедительным и, собрав всю свою волю в кулак, отправилась в районную администрацию, чтобы подать заявку на получение государственного гранта для начинающих, перспективных фермеров. Передо мной, в просторном, но таком неуютном кабинете, сидела целая комиссия, состоящая из пяти угрюмых, серьезных, не проявляющих никаких эмоций мужчин. Они смотрели на меня, городскую «выскочку», с откровенным, нескрываемым скепсисом и недоверием.
Но я не спасовала, не стушевалась. Я говорила, говорила уверенно и страстно, я рассказывала им о своем видении развития, о перспективных рынках сбыта, о показателях рентабельности, о том, сколько новых рабочих мест я смогу создать для местных жителей. Мой голос временами дрожал от волнения, но я стояла на своем, я верила в свою правоту, в свой проект. И что самое удивительное — они мне поверили. Грант, такой желанный и необходимый, я в итоге получила.
На эти драгоценные деньги мы с отцом и Григорием купили еще двадцать породистых, дойных коз, построили новый, просторный и теплый загон для животных и возвели небольшую, но полностью оборудованную всем необходимым сыроварню.
Григорий, как выяснилось, оказался не просто мастером на все руки, но и очень талантливым, грамотным организатором. Он постепенно, незаметно для нас обоих, стал моим главным помощником, моим партнером. Сначала только по хозяйственным, по деловым вопросам, а потом, со временем, и по жизни.
Мы не стали устраивать пышного, многолюдного торжества, мы просто, тихо и скромно, расписались в нашем сельском совете. Наша семья, наша маленькая вселенная, стала еще больше, еще крепче — теперь в ней были Маша, Егор и его Вероника.
Но любой бизнес, как известно, — это отнюдь не гладкая, асфальтированная дорога. Это путь с ухабами и крутыми поворотами. Спустя год после нашего становления на ноги с нами случилась настоящая беда — какая-то неизвестная, страшная инфекция, от которой пали три наши лучшие, самые продуктивные дойные козы. Мы понесли огромные, казалось бы, невосполнимые убытки. Я снова была на грани отчаяния, готовая все бросить, опустить руки и признать свое полное поражение.
— Не смей даже думать об этом, — сурово сказал мне тогда Григорий, крепко, по-мужски сжимая мою уставшую, дрожащую руку в своей сильной, мозолистой ладони. — Мы обязательно справимся. Мы прорвемся, я уверен. Вместе мы преодолеем любые преграды.
И мы действительно прорвались, нашли в себе силы и возможности. Мы взяли небольшой, но такой рискованный кредит в банке, наняли хорошего, грамотного, опытного ветеринара, который помог нам справиться с болезнью. Именно в тот сложный период я с огромной ясностью поняла одну простую, но очень важную вещь — нельзя зависеть только от одного, пусть даже и очень успешного продукта, нельзя класть все яйца в одну корзину. Так, в муках и поисках, у меня родилась новая, перспективная идея — развивать агротуризм. Мы построили два уютных, маленьких, но со всеми удобствами гостевых домика. И люди из больших, шумных городов стали потихоньку приезжать к нам на выходные, на праздники — за тишиной, за свежим, целебным воздухом, за настоящей, деревенской, натуральной едой, за покоем и умиротворением.
Параллельно с хозяйственными хлопотами я постепенно, не торопясь, но и не теряя времени, решала и свои личные, юридические вопросы. По мудрому совету Григория, я нашла в городе толкового, грамотного юриста, Андрея Викторовича Ковалева. Он помог мне грамотно, по всем правилам оформить все необходимые документы на землю, официально зарегистрировать мой бренд, мою торговую марку. В ходе одной из наших встреч я рассказала ему свою историю, свою правду.
— Хотите подать официально на алименты? Это ваше законное право, — спросил он, внимательно глядя на меня через свои строгие очки.
— Я хочу гораздо большего, Андрей Викторович, — уверенно ответила я ему, чувствуя, как внутри меня сжимается тот самый холодный, гранитный камень. — Я хочу, чтобы вы постоянно, на регулярной основе, отслеживали финансовое состояние моего бывшего супруга. Все его кредиты, все долги, все финансовые операции и сделки. Я готова платить за эту информацию, за эту работу. Платить регулярно и без задержек.
Ковалев смотрел на меня с нескрываемым, неподдельным удивлением, даже с некоторым любопытством, но через несколько секунд все же кивнул, соглашаясь. Так и начался мой долгий, рассчитанный на пять лет, терпеливый и выверенный до мелочей план.
Пять лет спустя.
Звонок мобильного телефона застал меня в нашем новом, просторном, светлом доме, который мы с Григорием с такой любовью и старанием построили на живописном холме с видом на нашу ферму.
— Анна Степановна, добрый день. Это Ковалев. Все, о чем мы договаривались, свершилось. Торги по банкротству успешно состоялись.
Я медленно закрыла глаза, чувствуя, как замирает в груди мое сердце.
— И каков же окончательный результат? — спросила я ровным, деловым тоном.
— Квартира и автомобиль гражданина Смирнова Александра Дмитриевича перешли в полную собственность холдинговой компании «Актив-Гарант» в счет полного погашения его накопившихся долгов и обязательств. Примите мои поздравления.
«Актив-Гарант» — это та самая фирма, которую я открыла ровно год назад по профессиональному совету самого Ковалева для грамотного управления активами и проведения определенных финансовых операций.
— Благодарю вас, Андрей Викторович. Теперь, пожалуйста, действуйте строго по заранее оговоренной инструкции.
Я медленно, как бы в раздумьях, положила трубку телефона. На просторную, солнечную веранду вышел Григорий. Он молча подошел ко мне и положил свою сильную, надежную руку мне на плечо.
— Все закончилось? — тихо спросил он, глядя мне в глаза.
— Да, милый, все закончилось. Теперь это уже история, — так же тихо ответила я.
— Ты поедешь туда? Тебе это действительно нужно?
— Да, я должна это сделать. Я должна увидеть все своими глазами. Для того чтобы поставить в этой истории свою собственную, жирную, окончательную точку.
Александр стоял посреди своей бывшей, когда-то такой роскошной квартиры, которая теперь была совершенно пустой и безликой. После моего ухода он прожил примерно год в состоянии полной, ничем не омраченной эйфории от долгожданной свободы.
Потом, окрыленный успехами своей бывшей жены, о которых он слышал от общих знакомых, он решил, что тоже способен «делать большие деньги». Он с головой окунулся в сомнительные, рискованные авантюры, вложил все свои свободные средства в одну громкую финансовую пирамиду, взял несколько крупных кредитов в разных банках под залог своей квартиры, а потом и своего дорогого автомобиля. В итоге он прогорел, потерял все. Он жил в долг, постоянно занимая деньги у знакомых и друзей, пока один из банков не выставил его имущество на открытые торги.
— Кто? — прохрипел он, с ненавистью глядя на представителя службы судебных приставов. — Кто именно купил мою квартиру? Назовите мне имя этого человека!
В этот самый момент к подъезду его дома плавно подъехал мой новый, дорогой, представительский внедорожник. Я неспешно вышла из машины. Я была спокойна, уверена в себе и в своем праве. Я была одета в строгий, деловой костюм, а в руках держала кожаную папку с документами.
Он не сразу, не с первого взгляда, узнал меня.
— Анна? Что ты здесь делаешь? Приехала, чтобы посмотреть на мое падение? Чтобы посмеяться над моим несчастьем? — с вызовом проговорил он, и в его голосе слышались и злоба, и отчаяние.
— Нет, Александр. Я приехала сюда с совершенно другой, с деловой целью. Я приехала, чтобы забрать свои законные ключи, — холодно и четко произнесла я.
Он смотрел на меня, не понимая, не веря своим ушам.
— Какие еще ключи? О чем ты вообще говоришь?
— От моей новой квартиры. И от моего нового автомобиля. Все по закону, все чисто и прозрачно.
До его сознания смысл моих слов доходил медленно, постепенно. Но когда осознание накрыло его своей волной, это было похоже на удар мощной, ослепляющей молнии. Его лицо исказилось от непереносимой, невыразимой боли.
— «Актив-Гарант»? — прошептал он, и в его шепоте читалось что-то надломленное, раздавленное. — Это… это твоя контора?
Я молча, не говоря больше ни слова, лишь кивнула в подтверждение его догадок.
И вот в тот самый, долгожданный миг я наконец-то увидела его лицо. То самое выражение, которое я так ярко и четко представляла себе в ту страшную, переломную ночь пять лет назад. Но на его лице не было ни капли ненависти, которую я ожидала увидеть.
Был только животный, панический, всепоглощающий страх человека, у которого внезапно, в одно мгновение, выбили из-под ног всю почву, всю опору в жизни. Вся его былая спесь, все его высокомерие и самодовольство слетели с него в одно мгновение, как дешевая, ненастоящая позолота. Он буквально на моих глазах обмяк, сдулся, превратился в жалкую, беспомощную тень своего прежнего, уверенного в себе «я».
— Но… как? Каким образом? Ты же… ты была в какой-то глухой деревне… ты должна была пропасть, сгинуть… — бормотал он, не в силах соединить разрозненные факты в единую, логичную картину.
— Да, Александр. Я была в самой что ни на есть настоящей деревне. Я была там все эти пять долгих лет. Пока ты так бездарно, так глупо «жил для себя», как ты сам тогда выразился, я не покладая рук работала. Я пахала, в прямом и переносном смысле этого слова.
Я уверенно протянула руку, ожидая своего.
— Ключи, пожалуйста. Мне еще нужно успеть на важную деловую встречу.
Он, словно запрограммированный, движимый какой-то посторонней силой, молча положил на мою ладонь заветную связку ключей.
Я развернулась и, не оглядываясь, не говоря больше ни слова, пошла обратно к своему автомобилю. Я не чувствовала в тот момент никакой радости от свершившегося мщения, никакого торжества. Я чувствовала лишь холодное, спокойное удовлетворение от успешно завершенного, очень важного дела, от поставленной много лет назад цели.
В салоне машины меня уже ждал Григорий. И наши трое детей, сидевшие на заднем, просторном сиденье.
— Все уже позади, мама? — спросила повзрослевшая, ставшая такой серьезной Машенька.
— Да, моя родная, все уже окончательно позади. Теперь мы можем спокойно ехать домой, — улыбнулась я ей своей самой доброй, самой любящей улыбкой.
Та квартира, та когда-то такая желанная и роскошная, больше не была для меня домом. Она была просто активом, просто цифрой в финансовом отчете. Гарантией светлого, стабильного будущего моих детей. Мой настоящий, единственный дом был там, далеко за городом, где в воздухе витал аромат свежего, душистого сена и созревающего в погребе козьего сыра. Там, где меня ждал и любил по-настоящему близкий, родной по духу человек, который всегда, в любую минуту, был готов крепко, по-мужски держать меня за руку.
Я строила отнюдь не просто успешный бизнес, не просто ферму. Я строила свою собственную, неприступную крепость. Крепость для себя и своих детей. И теперь ее стены, возведенные с таким трудом и любовью, были по-настоящему неприступны.