В тот самый день, когда в семействе Соловьевых наконец-то случилось долгожданное пополнение и на свет появился громкоголосый карапуз Артемка, его родители, Анна и Василий, разом лишились всякого покоя и безмятежного сна. Казалось бы, все вокруг должно было ликовать и наполняться светом, но в их маленьком домике витал незримый, тяжкий груз прошлых утрат.
Анна, сидя у резной колыбели, тихонько покачивала ее, напевая старинную колыбельную своим низким, бархатным голосом. Взгляд ее, полный неизбывной тревоги, скользил по лицу супруга, выискивая в нем хоть крупицу уверенности.
— Страшно мне, Вася. Так страшно, — прошептала она, и голос ее дрогнул. — Сердце должно бы петь от счастья, а оно… оно сжимается в комок, ноет без перерыва. Ведь это наш третий мальчик, а что если судьба и на этот раз окажется безжалостной? Что если он тоже…
Мужчина, до этого момента спокойно чинивший стул, резко выпрямился, и тень суровости легла на его черты.
— Перестань, Анечка. Не накликай беду раньше времени. Сынок у нас родился крепким, сильным, славным малышом. Смотри, какой он румяный, какой громкий. О чем тут печалиться?
Женщина сдавленно всхлипнула, поднося уголок платка к глазам.
— Не могу не бояться… Двоих уже не стало… Если и с Артемушкой что-нибудь произойдет, я просто не смогу существовать дальше. Во мне что-то переломится навсегда.
Василий решительно поднялся с места, отложив в сторону инструменты.
— Так, хватит! Никаких слез! Собирайся, приведи себя в порядок, и пойдем. Твоя матушка, Людмила Степановна, говорила же нам о старинном обычае? О том, как можно перехитрить злую участь, обмануть саму горе-поработительницу?
Анна торопливо, словно боясь передумать, кивнула.
— Да, да, она постоянно об этом твердила. Сейчас я быстро оденусь и выйду, а ты пока заверни Артемочку в то самое теплое одеяльце, бери его на руки. Только, умоляю, постарайся не разбудить, пусть поспит.
Она метнулась в соседнюю горницу, а спустя несколько минут уже стояла на пороге, закутанная в большой платок. Муж ждал ее на крыльце, бережно прижимая к груди сверток с безмятежно спящим младенцем.
…Сперва Анна забежала в родительский дом и позвала мать. Людмила Степановна выскочила на улицу, на ходу поправляя скользящий с головы платок и застегивая пуговицы на своей кофте.
— Сейчас, доченька, сию минуту. Все сделаем, как полагается по заветам предков. У меня все уже приготовлено, даже угощения для Маргариты припасены.
Семья Ковалевых проживала на противоположном краю деревни. Механизатор Геннадий был человеком спокойным и душевным, и супруга его была ему под стать, хоть и из далеких краев, с восточными корнями. Маргарита, приветливая и несуетливая женщина, подарила мужу шестерых ребятишек, и все ее дети отличались удивительным, богатырским здоровьем, никто в этом большом семействе никогда не хворал.
Еще на подступах к усадьбе Ковалевых доносился веселый гомон — старшие дети вместе с отцом хлопотали в огороде, а младшие веселой гурьбой носились по просторному двору.
— Маргариточка! — звонко, нараспев окликнула Людмила, заходя за калитку. — Ты где, родная?
— Я здесь, на месте!
— А я к тебе не одна пришла. Со мной дочка, зять и внучек… Мы по тому самому важному делу. Ну, помнишь, я тебе рассказывала?
Маргарита вышла из сарая, ласково улыбнулась гостям, кивнула каждому, затем сбросила с плеч рабочую телогрейку и, поглядывая на пришедших, тщательно вымыла руки в деревянной кадке с дождевой водой.
Анна долго, с немым вопросом в глазах, вглядывалась в лицо Маргариты, прежде чем сделать робкий шаг вперед.
— Знаю я о твоем горе, — тихо, словно доверяя секрет, произнесла Маргарита. — Сопереживаю всей душой. Терять детей — это самая большая несправедливость на свете, этого нельзя допустить. Что за злая сила преследует твою семью… Говорят, в старину этот простой обряд многим помогал уберечь драгоценных чад от хвори и всяческих напастей.
Анна нервно улыбнулась, не находя нужных слов в ответ.
Тут вперед выступила Людмила Степановна, она картинно уперла руки в боки и бойко, с прибауткой, заявила:
— Здравствуй, хозяйка! Слыхала я, будто ты ребеночка у нас хотела прикупить? Так вот, принесла я тебе славного мальчонку, полюбуйся-ка.
Маргарита не смутилась, лишь улыбка ее стала еще теплее. Она была заранее предупреждена Людмилой и прекрасно знала, что следует говорить.
— Погоди-ка, я сперва у своего-то разрешения спрошу!
Маргарита проворно заскользила в дом, куда следом за ней направился и Геннадий, также согласившийся поучаствовать в «представлении», а через мгновение она уже распахнула резное окошко и выглянула из него.
— Поговорила я с мужем, — нараспев, с игривой интонацией продекламировала она, — Геннадий дал свое согласие, готов купить у вас ребеночка. Почём отдавать будете?
— А ты сколько предложишь, с тобой и сговоримся.
Со стороны, женщин можно было принять за лихих торговок на шумном базаре, а вся эта сцена напоминала старинный народный спектакль.
— Пять целковых сойдет?
— Давай пять, — с готовностью согласилась Людмила и легонько подтолкнула локтем дочь. — Иди, Аннушка, забирай денежки у Маргариты, и передавай ей малыша.
Анна, которая до этого момента в отрешенном оцепенении наблюдала за разворачивающимся действом, вздрогнула и медленно подошла к окну. Она нерешительно взяла несколько бумажек, протянутых хозяйкой дома, и вернулась к мужу. Василий с величайшей осторожностью передал ей драгоценную ношу. А под окном уже столпились ребятишки Ковалевых, они с живым интересом разглядывали гостей. Самый младший из них, четырехлетний Сережка, не выдержал и спросил звонким голоском:
— Мамуль, а ты правда ляльку купила? Здорово как!
Анна, у которой от волнения дрожали руки, подошла к окну и застенчиво протянула сына. Маргарита ловко и бережно приняла его, скрывшись с ним в доме, а через несколько секунд вышла уже на крыльцо, держа мальчика на руках.
— А теперь ты мой сыночек, Артемушка, — громко и ясно произнесла она, с нежностью возвращая малыша обратно в руки Анны.
Старинный обряд был завершен. Людмила Степановна засуетилась, протягивая принесенные с собой узелки.
— Это вам, деткам, фрукты да разные сладости.
Маргарита улыбнулась еще шире.
— А у меня как раз пироги с капустой да с яйцом в печи поспели. Давайте-ка, Людмила Степановна, стол накроем прямо тут, во дворе, я Геннадию скажу, пусть самовар выносит, чаю все вместе попьем, такое дело отметить нужно.
Гости не стали отказываться. За большим деревянным столом собрались две семьи, ставшие теперь словно роднее. Дети Ковалевых уплетали гостинцы и без умолку щебетали, Анна смотрела на них с тихой, щемящей грустью, думая о том, что если бы не злой рок, то и она сейчас была бы многодетной матерью. А не сидела бы бледная, измученная страхами, вцепившись в своего единственного ребенка, словно в последнюю надежду.
— А этот обряд, он точно безопасен? — тихонько, почти шепотом, спросила она, обращаясь больше к самой себе.
Ее мать, Людмила, с искренним удивлением воскликнула:
— Да чем он может быть небезопасен, дочка? Это же старинный добрый обычай, я сама о нем от самых древних старушек слышала. В тех семьях, где детки не приживались, было принято символически «продавать» младенцев в большие, крепкие семьи. У Маргариты все ребята здоровенные, один к одному, теперь и наш Артемка таким же вырастет. А ты о плохом больше не задумывайся, родная, даст Бог, еще детишек родишь и все печали позабудешь.
Людмила Степановна нежно поцеловала внука в лобик.
— Расти, Артемушка, большим да сильным. Мы тебя теперь другому роду передали, ты теперь не Соловьев, а Ковалев, так что пусть любая хворь, любая напасть тебя не найдет, пусть они твоей тропинки никогда не отыщут!
Спустя час гости стали собираться в обратный путь. Анна с необъяснимой тоской смотрела на лицо своего спящего Артемки.
— Вася, как ты думаешь, этот древний обряд как-то может на нас повлиять? Вдруг мой сын перестанет ко мне тянуться? Вдруг между ним и Маргаритой возникнет какая-то особая, невидимая связь?
Василий глубоко вздохнул и обнял ее за плечи.
— Эх, Ань, не о том ты мыслишь. Главное, чтобы наш мальчик был здоровым и крепким. Видела, сколько у Ковалевых ребятни? Дай Бог и нам когда-нибудь так же.
Впоследствии Анна, будучи женщиной глубоко впечатлительной и ранимой, еще очень долго пристально всматривалась в сына и с необъяснимой неприязнью косилась на Маргариту.
«И как же мне теперь ее воспринимать? — ворчала она иногда сама себе. — Крёстная мать у моего Артема есть. И молочная мать есть, тетя Поля, у которой я молочка просила. А эта… кто она теперь?»
Сама же Маргарита была несказанно рада и тронута. Она стала часто наведываться к Соловьевым, чтобы проведать названного сына, приносила маленькие подарки и относилась ко всем с душевной теплотой.
Когда Артемке исполнилось почти два года, Маргарита родила в седьмой раз, еще одну дочурку.
Часть вторая
Годы текли своим чередом. Артемка подрастал. Вопреки самым мрачным опасениям родных, мальчик радовал всех цветущим здоровьем и неиссякаемой энергией.
Постепенно Анна стала забывать о том, как когда-то каждую ночь подходила к его кроватке, чтобы прислушаться к дыханию, как она боялась потерять его так же, как когда-то потеряла двух своих первенцев.
Теперь в ее голове стали роиться совсем иные заботы и тревоги. Анну стало все сильнее удручать, что Артемка стал буквально пропадать в доме Ковалевых, убегая туда «поиграть ненадолго».
Интерес мальчика был вполне понятен и объясним: он рос единственным ребенком в своем доме, где ему было не с кем порезвиться, зато у «доброй тети Риты» был целый двор веселой ребятни, вот он и проводил там все свое свободное время, возвращаясь домой лишь затемно.
Анна стала все чаще и громче выражать свое недовольство.
— Это что за ребенок такой? Его никогда дома не видно, вечно он у Ковалевых околачивается!
Материнское сердце не знало покоя и постоянно терзалось сомнениями.
— Вася, — жаловалась она супругу, — а тебе не кажется, что тот обряд как-то неправильно сработал? Мы же в шутку, понарошку продали сына Ковалевым, а он теперь у них чуть ли не живет? Он там и обедает, и уроки с ихними делает!
— Эх, Аннушка, — ворчал Василий, скручивая в руках папиросу, — вечно ты себе покоя не находишь. Ну скучно парнишке одному, не с кем мяч погонять, а у Ковалевых у него друзья, Сережка да Машенька. А может, уже и невеста на примете.
Анна вспыхнула от этих слов.
— Какая еще невеста, о чем ты такое говоришь?! Не надо было тогда слушать мою матушку! Я прямо сейчас пойду к ним! И потребую, чтобы мы его обратно выкупили! Сейчас же!
Тут уж Василий сам схватил жену за плечи и мягко, но настойчиво усадил на стул.
— Куда это ты, сломя голову, собралась? «Выкупать» будешь потом, когда сын совсем взрослым станет. Забыла уже, как мы двоих детей потеряли? Ты какая-то нервная, изможденная стала. Может, нам стоит подумать о том, чтобы взять ребеночка из детского дома, раз уж своего родить не получается?
— Я никогда не смогу полюбить чужого ребенка, — резко ответила Анна, — потому что у меня есть свой, родной.
Вопреки всем разумным доводам мужа, Анна затаила в сердце глубокую, необъяснимую неприязнь к семейству Ковалевых. Все чаще она ревновала сына к Маргарите. Порой она сама приходила в их двор, хмурая и насупленная, подзывала к себе Артемку и, хватая его за ухо, строго выговаривала:
— А ну-ка, быстро домой! Ты тут, что, прописался? У тебя свой дом есть, или забыл?
Из дома выглядывала Маргарита с своей неизменной доброй улыбкой.
— Здравствуй, Аннушка, заходи в избу, чайку попьем!
Анна же, сдерживая раздражение, отвечала с холодностью:
— Некогда мне у вас в гостях сидеть. Дела дома и во дворе горой. Я ведь не как вы, по гостям да посиделкам, я в труде живу.
С каждым годом ситуация становилась все более натянутой и сложной.
Дело дошло до того, что Анна возненавидела собственного мужа и свою мать.
На Василия она злилась за то, что тот постоянно защищал Ковалевых и находил для них оправдания, а мать свою, Людмилу Степановну, она считала главной виновницей того, что Артемка стал будто бы «холоднее» относиться к ней.
Василий, конечно, пытался поговорить с женой по душам, и даже втайне подумывал о том, чтобы показать ее знающему врачу, полагая, что у Анны развилась тяжелая душевная тоска, которую необходимо лечить. Но, получив яростный отпор, он отступил. И даже в отчаянии начал подумывать о разводе, потому что жизнь в доме превратилась в сущий ад.
— Иди спи на веранде, — вышвыривала она его подушку и одеяло из спальни. — И не смей ко мне больше приближаться. Ишь, выдумал, будто у меня с головой не в порядке.
Мать же Анна и вовсе перестала пускать на порог. Едва завидев ее из окна, она тут же запирала дверь на щеколду.
— Приплелась. Надо же было такое придумать, собственного внука продать! От такой родни не знаешь, чего и ожидать! Хуже чужой!
Людмила Степановна стучала в дверь дома дочери почти целый час, пока ее пальцы не заныли, а силы не иссякли. Вконец измученная, она опустилась на ступеньки крыльца.
Она не собиралась сдаваться и приходила почти каждый день, с слабой надеждой, что дочь опомнится и одумается.
Однако Анна упрямо запиралась изнутри и не желала открывать.
Из летней кухоньки, стоявшей в глубине сада, робко выглянул Василий.
— Ну что, тёща? Все еще не открывает?
— Не открыват. Что ж я ей, такая чужая стала? Что я такого сделала?
Женщина вытерла краешком платка навернувшиеся слезы, шмыгнула носом и горько вздохнула.
— Я ей что, враг какой? Взбеленилась на меня ни с того ни с сего. Ой, а я ведь пирожков с картошкой принесла, поешь, голубчик. Жена-то тебя, поди, не кормит как следует, голодаешь, наверное.
— Сейчас водички вскипячу, чайку заварю крепкого, — обрадовался зять, будто лучу света.
— Артемка-то где?
— А где же ему быть? После уроков сразу к Ковалевым умчался.
— Ох, парень, не ведает, что из-за него весь этот переполох в доме, — с грустью произнесла Людмила Степановна. — Ко мне недавно Маргарита подходила, спрашивала, не пора ли нам Артемку обратно «выкупать». Говорит, Анна при встрече плевать ей вслед начинает и обидными словами кидается.
Василий вышел из кухоньки и в полном недоумении развел руками.
— Да сколько же можно вспоминать про тот старый обряд? Ну, был и был. Чего все на нем зациклились?
— А видишь, как все обернулось? Дочка моя себе всякие небылицы в голову вбила… Может, уступим ей? А то, погляди, до чего она себя довела, и всем жизни нет.
— Нет уж, тетя Люда, не будем мы идти у Анюты на поводу. Это только все усугубит.
— Боюсь я, — всхлипнула Варвара и снова принялась утирать слезы. — Боюсь, что ты от нее уйдешь. Развод напишешь… А Аннушка без тебя пропа-адет. Глупая она у меня, до боли глупая!
Людмила Степановна бросилась на шею к зятю и принялась горько рыдать.
— Ну-ну, тёща, успокойся, — похлопывал он ее по спине. — Не стану я разводиться из-за таких пустяков. Давайте подождем, перебесится она, может, эта дурь у нее из головы выйет.
Спустя некоторое время Анна перестала вести себя столь вызывающе. Видимо, она смирилась с неизбежным, позволила мужу вернуться в дом, однако делить с ним супружеское ложе наотрез отказалась.
— Не смей ко мне прикасаться. Выгонять тебя не буду, но и постель с тобой больше делить не стану. Живи тут, если хочешь.
Василий нервничал, стал курить еще больше, однако безропотно соглашался со всеми условиями жены. Единственное, о чем он умолял, — чтобы Анна не устраивала скандалов при Артеме.
С матерью Анна тоже стала общаться чуть мягче, но в ее глазах по-прежнему читалось глухое недоверие и обида.
Так они и дожили до совершеннолетия Артемки.
И едва только отгремели поздравления с его восемнадцатилетием, Анна тут же заявила, словно ждала этого момента всю жизнь.
— А теперь все, идем к Ковалевым. Будем обратно нашего сына «выкупать».
В этот раз Анна намеренно решила обойтись без матери, не став ее даже предупреждать.
Маргарита, словно предчувствуя их визит, уже стояла у калитки своего дома, и на лице ее играла та же добрая, приветливая улыбка.
— Аннушка пришла, Артем, Василий. А я вас уже заждалась. У нас и стол накрыт по-праздничному, и подарки для именинника приготовлены.
Анна мрачно окинула взглядом «соперницу». Она тут же заметила, как сын по старой, отработанной привычке юркнул в дом, а через минуту вышел обратно, с наслаждением поедая кусок сочного арбуза. Выглядел он совсем как родной в этой семье, настоящий Ковалевский «сынок».
Это окончательно вывело Анну из себя.
— Я пришла сюда не для пустых разговоров. Продавай мне моего сына обратно! Немедленно!
— Что? — искренне не поняла Маргарита.
Она растерянно развела руками, но потом до нее дошло.
— А, ты про тот старинный обряд? Боже ты мой, я сразу и не сообразила, о чем речь.
— Ну да, конечно, не сообразила, — с едкой усмешкой бросила Анна.
Маргарита тепло и по-дружески обняла Анну за плечи.
— Аннушка, родная, продаю я тебе Артема обратно. Неужели все эти годы ты злилась на меня из-за той давней игры? Ну, прости меня, если что. Да, твой сын и правда стал для нас своим, родным человеком. Он словно частичка нашей большой семьи. Но что же я могла поделать, если он сам бежал к нам каждый день? Неужели я должна была гнать его прочь, хлопать дверью перед носом?
Анна выслушала эту тихую, искреннюю речь, и что-то в ее сердце дрогнуло и смягчилось.
— Наверное… Ты права.
— Тогда пойдемте же все за стол, чай пить, — радушно улыбнулась Маргарита.
…Когда все уже сидели за столом и наслаждались ароматным чаем с пирогами, Артем неожиданно поднялся со своего места.
— Мама, папа, послушайте меня, пожалуйста. И вы, тетя Рита, и дядя Гена. Я хочу вам сказать кое-что очень важное. Я люблю вашу дочь, Машеньку.
Восемнадцатилетняя Машенька, младшая дочь Ковалевых, вся зарделась от смущения. В этот момент она была невероятно прекрасна.
— И Маша отвечает мне взаимностью. Она еще молода, но мы уже давно решили, что поженимся, как только она закончит учебу. Я прошу у вас разрешения ухаживать за ней.
Маргарита замерла с чашкой в руке. Она с тревогой взглянула на Анну, не зная, чего от нее теперь ожидать. Геннадий нервно улыбался, стараясь сохранить внешнее спокойствие.
Василий медленно поднялся.
— Вот это новость, сынок, — произнес он, подбирая слова. — Вот это ты нас с матерью обрадовал. Что ж, если так, мы, конечно, не против, Маша — замечательная девушка. Но сначала тебе учебу завершить да армию отслужить, а уж потом и о свадьбе можно будет подумать. Выходит, породнимся мы. Вот ведь как жизнь поворачивается.
Анна тяжело, с усилием поднялась из-за стола.
— Ты куда, Ань? — забеспокоился Василий, видя, как резко изменилось лицо жены.
Анна бросила через плечо, не глядя ни на кого.
— Домой пойду. Спасибо хозяевам за угощение, я напилась. Мне теперь все совершенно ясно. Вы все давно сговорились, чтобы отнять у меня сына!
В наступившей гробовой тишине Анна вышла за калитку, громко, с размаху хлопнув ею за собой.
За столом воцарилась неловкая, тягостная пауза.
Машенька робко прикоснулась к руке Артема.
— Ты что же, не догонишь маму? Кажется, она совсем не рада за нас.
Артем с решительностью пожал плечами.
— Нет, не пойду. Сколько я себя помню, у нее вечно недовольное выражение лица, вечно все не так. Я устал плясать под ее дудку. Я уже взрослый, я сам могу решать, с кем мне быть и как жить!
— Да-а, — протянул Василий, — опять моя супруга выкинула фортель. Ничего, будущие сваты, она остынет. Вы главное, наберитесь терпения и подождите немного.
Эпилог
Прошло немало времени, прежде чем Анна смогла смириться с тем новым витком судьбы, который приготовила ей жизнь.
Потребовались долгие годы, много тихих, трудных разговоров и душевных сил, чтобы ее сердце finalmente оттаяло и приняло Машеньку как родную, как будущую невестку.
Таким уж был этот человек — сложный, с ранимой душой, спрятанной за броней обид, и с любовью такой же сильной и всепоглощающей, как и ее страхи. Но даже самое черствое сердце способно оттаять под лучами терпения и добра.