В самой большой комнате скромной, но уютной квартиры собралось немало людей — человек двадцать, а может, и больше. Это были родственники, соседи по лестничной клетке, бывшие коллеги по швейной фабрике. Все они пришли в этот пасмурный день, чтобы отдать последнюю дань уважения Марии Петровне, которая прожила в этих стенах без малого сорок три года, наполняя их теплом, уютом и ароматом свежей выпечки.
Анна сидела за накрытым столом, уставленным тарелками с домашними пирогами и салатами, и бессмысленно водила пальцем по краю своей чашки, собирая крошки хлеба. Слова поддержки и соболезнования, которые произносили гости, доносились до нее словно сквозь толстое стекло — приглушенно, неразборчиво, не касаясь сердца. Бабушка ушла из жизни три дня назад, ее настиг внезапный и безжалостный приступ, случившийся прямо здесь, на кухне, в тот момент, когда она помешивала на плите свою утреннюю гречневую кашу.
— Такая светлая была женщина, — тихо, почти шепотом, говорила соседка тетя Лида, утирая уголком платочка слезу. — Всегда с добрым словом, всегда готова была прийти на помощь, никогда ни о ком дурного слова не сказала.
— Это верно, Машенька душой болела за всех нас, — поддержал ее дядя Степан из квартиры напротив, медленно покачивая седой головой. — Сколько раз она мне эти консервные банки открывала, когда у меня с суставами было плохо и руки не слушались… Ни разу не отказала.
Сергей, муж Анны, расположился в дальнем углу комнаты, откинувшись на спинку простого деревянного стула. Вся его поза, каждый жест красноречиво свидетельствовали о том, что скорбь и траур — это не те состояния, которые он готов был разделять с окружающими. Его внимательный, цепкий взгляд медленно скользил по стенам, по старому серванту, заставленному хрустальными фигурками, по телевизору в резном деревянном корпусе, будто составляя опись и мысленно прикидывая стоимость каждого предмета. Время от времени он одобрительно кивал сам себе, словно утверждая какое-то важное внутреннее решение.
— Аннушка, родная, ты держись, — обняла за плечи двоюродная сестра Светлана, присаживаясь рядом на стул. — Я понимаю, как тебе сейчас тяжело. Ты ведь у бабушки была самой любимой, самой родной.
— Единственной внучкой, — мягко поправил кто-то из дальних родственников, сидевших напротив.
Сергей медленно поднял глаза и посмотрел на говорившего с едва заметной, высокомерной усмешкой. Далеко не все присутствующие знали о его существовании — Мария Петровна старательно избегала любых разговоров о зяте, и на то у нее были свои, веские причины. Она его просто не переносила. Считала человеком недостойным и не скрывала этого своего мнения.
— А скажите, пожалуйста, где тут хранятся документы на эту жилплощадь? — вдруг громко и четко спросил Сергей, обращаясь ко всему собранию в целом, нарушая тихий, приличествующий моменту шепот.
В комнате воцарилась гробовая, неловкая тишина. Гости переглядывались, не зная, как реагировать на подобную бестактность.
— Сергей, сейчас совершенно не время для таких вопросов, — тихо, но твердо проговорила Анна, сжимая в коленях дрожащие пальцы.
— А почему, собственно, не время? — поднялся со своего стула Сергей, демонстративно расправляя плечи. — Рано или поздно этим вопросами заниматься все равно придется. Так почему бы не начать сейчас, пока все заинтересованные лица собрались в одном месте? Нужно сразу все прояснить и разложить по своим местам.
Дядя Степан тяжело кашлянул и аккуратно отложил в сторону свою вилку.
— Молодой человек, мы здесь собрались, чтобы почтить память Марии Петровны… чтобы вспомнить ее добрым словом…
— Ну так вспоминайте, кто же вам мешает? — широким жестом махнул рукой Сергей. — Я абсолютно не против. Но я, как законный муж единственной внучки, имею полное право знать — кто же теперь является хозяином этой недвижимости?
Светлана сжала под столом кулаки так, что костяшки пальцев побелели. Анна почувствовала, как по ее щекам разливается густой, стыдливый румянец, и опустила глаза, не в силах встретиться взглядом с присутствующими.
— Вопросы наследства — это очень личное, семейное дело, — осторожно, взвешивая каждое слово, проговорил племянник покойной Дмитрий. — Не совсем правильно обсуждать их при таком количестве людей.
— Напротив, самое правильное! — еще громче заявил Сергей. — Пусть все знают правду! Пусть каждый присутствующий осознает, что с сегодняшнего дня здесь будут новые хозяева! Новые порядки!
Он прошел через всю комнату к стене, где в углу стояли старая, видавшая виды швабра и алюминиевое ведро для уборки. Он схватил швабру обеими руками, сжав ее так, будто это было оружие, и направился обратно к столу. Собравшиеся проводили его движения настороженными, полными недоумения взглядами.
— Вот что, Анна, — Сергей с силой сунул деревянный черенок швабры в руки жены. — Это твое теперь. Твоя бабушкина берлога перешла к нам по праву. Так что давай, с сегодняшнего дня наводи здесь идеальную чистоту! Выводи этот застоявшийся запах старины и болезней!
Слова прозвучали с такой леденящей душу резкостью и беспримерной грубостью, что несколько женщин невольно вздрогнули, а одна даже вскрикнула. Тетя Лида всплеснула руками, прижала их к груди. Светлана резко отодвинулась от стола, будто отшатнулась от физического удара.
Анна замерла, словно превратилась в статую, сжимая в руках нелепую швабру. Ее глаза расширились от шока, губы чуть приоткрылись. Она смотрела на мужа так, будто видела его впервые в жизни, будто перед ней стоял незнакомец, надевший маску ее супруга.
— Что… что ты сейчас сказал? — едва слышно прошептала она, и голос ее предательски дрогнул.
— Я сказал все абсолютно четко и ясно! — не снижая градус агрессии, продолжил Сергей. — Всем собравшимся должно быть предельно понятно, что эта квартира теперь наша собственность! Старухи больше нет, а значит, хозяева здесь мы! И порядки здесь теперь будут устанавливать новые! Современные!
Дядя Степан резко поднялся из-за стола, отчего его стул громко скрипнул.
— Да что ты себе позволяешь, молодой человек? В какой день? В какой момент? Мы поминаем усопшую, а ты тут разводишь какие-то меркантильные склоки!
— А что я такого сделал? — развел руками Сергей, изображая недоумение. — Жизнь, знаете ли, на этом не заканчивается! Мы не будем же теперь вечно ходить с опущенными головами и лить слезы. Анна, хватит сидеть! Бери тряпки, мой полы, вытирай пыль! Этот удушливый дух лаванды и дешевых лекарств нужно немедленно выветрить!
Дмитрий поднялся следом за дядей Степаном, его лицо выражало холодную, сдержанную ярость.
— Ты, я смотрю, совсем границы приличия перешел, — сквозь стиснутые зубы процедил племянник. — Женщину в землю только что опустили, а ты уже хозяйничать вздумал, ведешь себя как временщик на завоеванной территории.
— Именно что хозяин! — гордо выпятил грудь Сергей. — По всем существующим законам жена является наследницей первой очереди, а значит, и я, как законный супруг, имею прямое отношение к этому наследству! Так что, прошу прощения, но отныне здесь будут действовать мои правила!
Анна медленно, с невероятным усилием, словно швабра весила центнер, поставила ее обратно к стене. Ее руки мелко дрожали, но на лице, благодаря невероятному усилию воли, сохранялось спокойное, почти отрешенное выражение. Все взгляды в комнате были прикованы к ней — все замерли в ожидании ее реакции, ее ответа на этот беспрецедентный вызов.
— Мне нужно выйти на минутку, подышать воздухом, — тихо, но внятно сказала Анна и, не глядя ни на кого, направилась к выходу из комнаты.
— Вот и правильно, — самодовольно кивнул вслед жене Сергей. — Иди, приготовь все необходимое для уборки. Работы здесь, я вижу, предстоит очень и очень много.
В узком, темном коридоре Анна прислонилась спиной к прохладной стене и закрыла глаза, стараясь унять дрожь в коленях. За окном начинался осенний дождь, его тяжелые капли с глухим стуком бились о стекло, стекая вниз извилистыми, похожими на слезы, дорожками. Женщина глубоко вздохнула и достала из кармана своих темных брюк сложенный в несколько раз лист бумаги — это была заверенная копия завещания, которую она получила у нотариуса Елены Викторовны еще две недели назад, сразу после того рокового звонка из больницы.
Мария Петровна составила этот документ ровно год назад, после того самого неприятного инцидента, когда Сергей в пылу ссоры нахамил ей и потребовал выдать ему запасные ключи от квартиры, чтобы «заходить, когда удобно». Именно тогда пожилая женщина, всегда отличавшаяся твердостью характера, приняла окончательное и бесповоротное решение — ее зять не должен получить ни клочка ее имущества. Все, что у нее было, должно было перейти исключительно и единолично к ее любимой внучке Анне.
Завещание было составлено по всем правилам, заверено должным образом, свидетели присутствовали. Сергей же ничего об этом не знал. Он был абсолютно уверен, что после кончины бабушки все ее скромное имущество автоматически перейдет к супругам по закону, в рамках общего совместно нажитого имущества. Он пребывал в глубочайшем и, как выяснилось, роковом заблуждении.
Из гостиной доносились приглушенные, но взволнованные голоса. Гости явно обсуждали произошедшую безобразную сцену. Слышались возмущенные реплики о неуважении к памяти усопшей, о бестактности, о том, как тяжело приходится бедной Анне с таким человеком.
— …совершенно нет никакого стыда, никакого чувства такта…
— …бедная девочка, как она с ним живет, просто представить не могу…
— …Машенька на том свете, наверное, все слышит и сердцем за внучку болит…
Анна медленно сложила листок с завещанием обратно и спрятала его в карман. Сейчас, в этот скорбный момент, говорить мужу правду не имело никакого смысла. Нотариус Елена Викторовна подробно разъяснила ей, что официальное вступление в наследство произойдет только через шесть месяцев после официальной даты смерти бабушки. До того времени можно было не торопиться с оглашением всех карт и сохранять статус-кво.
Вернувшись в гостиную, Анна молча села на свое прежнее место. Сергей в это время с воодушевлением продолжал излагать свои грандиозные планы по переустройству и ремонту доставшейся ему, как он считал, квартиры.
— Эти старые, скрипучие полы мы обязательно перестелим, — размахивал руками муж, рисуя в воздухе образы светлого будущего. — Эти допотопные паркетины скрипят так, будто по ним ездили на телеге с поклажей. Кухню тоже нужно сносить полностью, под чистую. А в той комнате, которая была спальней, стены нужно перекрасить во что-то светлое, жизнерадостное, чтобы не напоминало о прошлом.
Светлана с грустью покачала головой.
— Сергей, ну подожди ты хоть сорок дней. Прояви хотя бы минимальное человеческое уважение. Так не поступают.
— А по-человечески — это когда люди живут в нормальных, современных условиях, а не в музее устаревших вещей, — отмахнулся он, словно от назойливой мухи. — Вы только посмотрите вокруг внимательно! Здесь каждый уголок пропитан пылью десятилетий, а мебель, мне кажется, помнит еще времена молодости Брежнева.
Тетя Лида тихо всхлипнула, вытирая слезу кончиком носового платка.
— Мария Петровна была такой чистюлей, такой хозяюшкой. Каждый день, в любую погоду, она мыла полы и вытирала пыль везде, даже на самых верхних полках.
— Ну да, вытирала, — язвительно хмыкнул Сергей. — Только какой в этом толк, скажите на милость? Этот въевшийся запах старости и немощи обычной тряпкой не выведешь. Здесь нужны кардинальные меры, капитальное вмешательство.
Анна молчала, уставившись в свою нетронутую тарелку. Внутри нее поднималась медленная, тяжелая волна возмущения и гнева, но проявлять свои эмоции при всех, здесь и сейчас, казалось ей неправильным, недостойным памяти бабушки. Мария Петровна всегда учила ее сохранять самообладание и достоинство в любой, даже самой сложной ситуации, особенно при посторонних людях.
Постепенно, один за другим, гости начали расходиться. Они прощались с Анной, пожимали ей руку, тихо говорили слова поддержки и участия. Сергею же никто не подал и руки — мужчина и сам прекрасно понимал, что переступил все возможные границы со своими заявлениями о правах на квартиру.
Когда за последним посетителем закрылась входная дверь, в квартире воцарилась звенящая, гнетущая тишина, нарушаемая лишь тиканьем старых настенных часов в прихожей. Сергей сладко потянулся и громко, с придыханием зевнул.
— Ну вот, наконец-то все закончилось, и мы остались одни, — проговорил он, расстегивая тугой воротник рубашки. — Теперь можно, не спеша, спокойно обсудить наши с тобой дальнейшие планы.
Анна молча начала собирать со стола грязную посуду, составляя тарелки в стопки. Движения ее были медленными, задумчивыми, полными какого-то внутреннего смысла.
— О каких именно планах идет речь? — тихо, не поднимая головы, спросила она.
— Как о каких? — искренне удивился Сергей. — Квартира же теперь наша, родная! Мы можем наконец-то переехать сюда из нашей тесной, душной однушки. Здесь ведь пространства значительно больше, да и район здесь вполне приличный, респектабельный. Нашу же старую квартиру мы сможем сдавать, а сами заживем здесь, по-новому, с размахом.
— Ты настолько уверен в том, что эта квартира теперь наша? — Анна медленно подняла на мужа свой спокойный, внимательный взгляд.
— А кому же еще, позволь спросить? — Сергей коротко и громко рассмеялся, но в смехе его прозвучала тревожная нотка. — Ты же единственная прямая наследница по закону. А раз мы с тобой состоим в законном браке, то и я автоматически становлюсь совладельцем этого наследства. Все просто и логично.
Анна аккуратно поставила стопку тарелок на кухонный стол и, наконец, полностью развернулась к мужу, скрестив руки на груди.
— Сергей, а ты когда-нибудь видел или слышал что-нибудь о завещании бабушки?
— О каком еще завещании? — нахмурился муж, его брови поползли вниз. — При чем тут вообще завещание? Существует же ясный и четкий закон о наследовании. По этому самому закону ты и наследуешь как ближайший кровный родственник. Все.
— Если только… нет завещания, — тихо, но очень четко добавила Анна.
Сергей замер с наполовину полным стаканом чая в руке. Лицо его стало серьезным, настороженным.
— То есть как это — «если нет»? Значит, завещание… все-таки существует?
Анна молча кивнула и снова достала из кармана злополучный, много раз сложенный листок бумаги.
— Оно существует. Бабушка все свое имущество завещала мне. Только мне одной. В тексте документа черным по белому написано, что супруг наследницы не имеет никаких прав на данную собственность ни при каких обстоятельствах.
Лицо Сергея сначала резко побледнело, будто кто-то вылил на него ведро ледяной воды, а затем slowly залилось густым, багровым румянцем гнева.
— Покажи мне этот листок! Немедленно! — он протянул руку, требуя документ.
Анна сделала небольшой шаг назад, сохраняя дистанцию.
— Оригинал завещания находится у нотариуса Елены Викторовны. А это — его заверенная копия. Можешь ознакомиться, но прошу тебя — не рви и не мни его.
Сергей почти выхватил бумагу из ее рук и жадно, бегло пробежал глазами по тексту. Чем дальше он читал, тем мрачнее и злее становилось выражение его лица. Казалось, он вот-вот взорвется от переполнявшей его ярости.
— Так… И когда же это было составлено? — сквозь стиснутые, почти не разжимающиеся зубы процедил он.
— Ровно год назад. Как раз после того неприятного случая, когда ты требовал у бабушки отдать тебе запасные ключи и позволял себе резкие, грубые высказывания в ее адрес.
Сергей с силой швырнул смятый листок на стол, так что тот, поскрипывая, съехал на пол.
— Старая, злая карга! Даже умирая, она успела мне пакость сделать! В последний момент воткнуть нож в спину!
— Я запрещаю тебе так говорить о моей бабушке! — впервые за весь день Анна повысила голос, и в нем зазвенела сталь.
— А я буду говорить о ней все, что считаю нужным! — закричал в ответ Сергей, теряя последние остатки самообладания. — Ты вообще понимаешь, что натворила эта твоя драгоценная старушенция? Она лишила нас с тобой нормального, достойного жилья! Мы могли бы жить здесь вместе, обустроить все по-своему, а теперь что? Теперь ты здесь единоличная владелица, а я кто? Посторонний человек? Чучело гороховое?
Анна молча наклонилась, подняла с пола завещание, бережно разгладила его о край стола и аккуратно сложила обратно.
— Ты — мой муж. Разве этого мало?
— Мало! Совсем мало! — рявкнул Сергей, и слюна брызнула из уголков его рта. — Муж, который не имеет никаких прав на жилье своей собственной жены — это не муж, а какой-то приживал, нахлебник! Понимаешь ты это?
Женщина повернулась к окну, за которым медленно сгущались осенние сумерки, а дождь постепенно стихал, переходя в мелкую, почти невидимую морось.
— Выходит, что ты женился на мне только из-за бабушкиной квартиры? Только ради этого расчета?
Сергей не ответил сразу. Он помолчал, тяжело и шумно дыша, а затем глубоко, с надрывом вздохнул.
— Не только ради нее, конечно. Но я ведь рассчитывал, что когда-нибудь, в недалеком будущем, мы с тобой заживем лучше, достойнее, чем в нашей нынешней тесной клетушке. Я же мужчина, я должен стремиться к лучшему для своей семьи!
— Теперь мне все стало абсолютно ясно, — тихо, но очень четко кивнула Анна. — Предельно ясно.
Муж подошел к ней ближе и попытался положить руки ей на плечи, обнять, приласкать.
— Послушай, дорогая, а может, ты подумаешь и все-таки оформишь на меня какую-то долю в этой квартире? Или, может, мы продадим и эту, и нашу старую, и купим что-то новое, просторное, современное, уже на двоих? Вложимся вместе?
Анна плавно, но решительно высвободилась из его объятий, сделала шаг назад.
— Ничего я продавать не собираюсь. И ничего дарить — тоже. Бабушка не просто так составляла свое завещание. У нее были на то веские, очень серьезные причины.
— То есть как это — не будешь? — опешил Сергей, его глаза снова округлились от изумления. — Мы с тобой — законные муж и жена! Мы — одна семья! И все важные решения, особенно финансовые, мы должны принимать вместе, сообща!
— Не все решения, — спокойно, с ледяным достоинством ответила Анна. — Эта квартира — мое личное имущество, перешедшее мне по завещанию. А значит, и решения, касающиеся ее, буду принимать только я, и никто другой.
Сергей отступил на шаг и пристально, изучающе посмотрел на жену. Впервые за все пять лет их совместной жизни Анна говорила с ним таким тоном — твердым, уверенным, не допускающим возражений.
— Ладно, хорошо, — смягчившись, проговорил он, пытаясь взять ситуацию под контроль. — Не будем сейчас, в такой тяжелый для нас обоих день, ссориться и выяснять отношения. Ты устала, расстроена. Иди, отдохни, выпей чаю. Подумаешь обо всем этом дома, в спокойной обстановке. Я уверен, что ты примешь единственно верное, правильное для нашей семьи решение.
На следующий день после поминального обеда Сергей проснулся в необычайно приподнятом, почти праздничном настроении. За завтраком он снова, с еще большим энтузиазмом, начал строить грандиозные планы по переустройству и ремонту бабушкиной квартиры.
— Знаешь, Анна, я вчера всю ночь не спал, думал, — он с аппетитом откусывал большой бутерброд с колбасой. — Мы можем сделать из этой старой хрущевки настоящий конфетку, шедевр дизайнерской мысли! Снесем вот эту глухую стену между кухней и гостиной, получим шикарную студию в современном стиле. Сейчас все так делают, это очень модно и практично.
Анна молча сидела напротив, медленно помешивая ложечкой сахар в своей кружке с кофе. После вчерашнего тяжелого разговора и откровений настроение у нее было подавленное, на душе — тяжело.
— А еще, — с жаром продолжал фантазировать Сергей, — мы обязательно поставим новые, глянцевые натяжные потолки с точечной подсветкой, постелим красивый, стильный ламинат. Конечно, придется вложиться, потратиться, но зато потом, когда будем сдавать, сможем запросить совсем другие деньги!
— Сдавать? — наконец подняла на него глаза Анна, и в ее взгляде промелькнула тень удивления.
— Ну конечно! — оживился муж. — Наша нынешняя однушка, конечно, маловата для нас, но для съема — самое то, идеальный вариант. А в бабушкиной квартире, которая теперь наша, мы будем жить сами. Там ведь и метраж побольше, и планировка удачнее, да и район здесь гораздо более респектабельный.
Анна аккуратно поставила свою кружку на стол и внимательно, изучающе посмотрела на мужа.
— Сергей, ты же вчера сам читал текст завещания. Там черным по белому, совершенно однозначно написано, что квартира переходит в мою единоличную собственность.
— Читал, конечно, читал, — нетерпеливо махнул рукой Сергей, словно отмахиваясь от назойливой мухи. — Но мы с тобой ведь супруги! Мы — одна семья! А по Семейному кодексу, все имущество, которое было приобретено в период брака, считается нашим общим, совместным!
— Наследство — это не приобретенное в браке имущество, — терпеливо, словно объясняя что-то ребенку, произнесла Анна. — Наследство переходит к человеку по завещанию, это его личная собственность.
Сергей нахмурился и с силой отодвинул от себя тарелку с недоеденным бутербродом.
— Послушай, ты что, серьезно собираешься оставить меня, своего законного мужа, у разбитого корыта? Мы же пять лет в браке! Пять долгих лет! И все эти пять лет я терпел капризы и причуды твоей бабушки, выслушивал ее бесконечные нравоучения и нотации!
— Никто тебя силой не заставлял это терпеть, — холодно заметила Анна.
— Как это не заставлял? — возмутился Сергей, и его лицо снова начало заливаться краской. — А кто по каждому выходному таскал нас сюда, к Марии Петровне? Кто заставлял меня чинить ей текущие краны, менять перегоревшие лампочки, таскать тяжеленные сумки с продуктами из магазина?
— Я просила тебя помочь пожилому, одинокому человеку, — спокойно ответила Анна. — Это нормально. Это называется взаимопомощь и поддержка в семье.
— В нормальной семье нормально, когда все участники получают какую-то выгоду от своих усилий! — с силой стукнул кулаком по столу Сергей, так что затрещала тарелка. — А что получил я, а? Сплошные упреки, недовольство и в итоге — завещание, в котором меня, как личности, вообще не существует!
Анна молча встала из-за стола и начала молча убирать со стола посуду. Она понимала, что дальнейший разговор абсолютно бесполезен и заведет их лишь в очередной тупик.
— Сергей, ты можешь возмущаться сколько угодно, можешь кричать и топать ногами. Но завещание — это последняя, официально выраженная воля усопшего человека. И я, как наследница, не имею ни юридического, ни морального права эту волю нарушать.
— Воля усопшего! — передразнил ее Сергей, скривив губы в злобной усмешке. — А как же воля живых людей? Неужели какая-то мертвая старуха для тебя важнее, чем твой собственный муж, с которым ты живешь уже пять лет?
Тарелка, которую Анна в этот момент держала в руках, дрогнула и чуть не выскользнула из пальцев. Женщина медленно развернулась к Сергею всем корпусом, и взгляд ее стал твердым и холодным, как лед.
— Больше никогда в жизни не смей так говорить о моей бабушке. Ты понял меня? Никогда и ни при каких обстоятельствах!
В ее голосе прозвучала такая недвусмысленная, стальная решимость, что Сергей невольно отшатнулся и на мгновение даже растерялся.
— Ладно, ладно, хорошо, — забормотал он, пытаясь смягчить ситуацию. — Не злись, не принимай все так близко к сердцу. Просто я очень расстроен, очень огорчен. Я ведь так надеялся, что мы с тобой наконец-то заживем по-настоящему, по-человечески, как полагается.
— По-человечески — это когда уважают память тех, кого с нами больше нет, — все тем же ледяным тоном ответила Анна.
Сергей снова попытался ее обнять, приласкать, подойти ближе, но Анна снова, уже более резко, уклонилась от его прикосновений.
— Анна, милая, дорогая, ну подойди же ко мне, ну давай помиримся, — заговорил он слащавым, заискивающим тоном. — Давай подумаем обо всем вместе, здраво, трезво, без лишних эмоций. Какой смысл тебе одной владеть такой большой квартирой? Ты же не собираешься разводиться со мной, правда ведь?
Вопрос прозвучал настолько неожиданно и прямо, что Анна замерла посреди кухни, словно вкопанная, с грязной тарелкой в руках.
— О разводе… речь пока не шла, — осторожно, взвешивая каждое слово, проговорила она.
— Вот видишь, вот и отлично! — обрадовался Сергей, приняв ее осторожность за согласие. — Значит, мы и дальше будем жить вместе, одной семьей. А раз мы живем вместе, то и квартирой этой будем пользоваться вместе, сообща. Какая, в сущности, разница, на чье именно имя будут оформлены все эти скучные официальные бумаги? Главное — что мы вместе!
— Разница есть, и она очень большая, — твердо, не оставляя места для сомнений, сказала Анна. — И ты это прекрасно понимаешь, просто не хочешь признавать.
Следующие несколько дней Сергей метался между разными тактиками поведения: то он снова пытался давить на нее, угрожая разводом и скандалом, то унижался до жалких, слезливых просьб, то пытался разжалобить, рассказывая, как он всегда мечтал о нормальном, просторном жилье, как устал от жизни в тесной, душной однушке. Анна выслушивала все его монеты молча, не перебивая, но и не поддаваясь ни на какие уговоры и манипуляции.
Вечером в четверг раздался звонок домашнего телефона. Это была двоюродная сестра Светлана.
— Аннушка, родная, как ты? Как твое настроение, как самочувствие после всех этих тяжелых событий?
— Спасибо, тетя Света, все более-менее. Держусь, как могу.
— А твой супруг как? Успокоился немного после того концерта, что он устроил на поминках? Пришел в себя?
Анна ненадолго замялась с ответом, и Светлана сразу же правильно поняла это молчание.
— Понятно. Значит, не успокоился, не одумался. Слушай, дорогая, я хочу тебе сказать кое-что очень важное. Мы все, кто был в тот день, видели и слышали, что происходило. И все мы, абсолютно все, были целиком и полностью на твоей стороне.
— Спасибо вам за это, тетя Света, — искренне прошептала Анна, и на глаза у нее навернулись предательские слезы.
— И еще кое-что. Мария Петровна, твоя бабушка, рассказывала мне о том, что составила завещание. Говорила, что все свое имущество оформляет исключительно на тебя одну. Так и должно быть, и не слушай ты никого.
В трубке на несколько секунд воцарилась пауза, полная невысказанных эмоций.
— Бабушка… она рассказывала вам о завещании? — удивилась Анна.
— Конечно, рассказывала. Как раз после того самого неприятного инцидента с ключами. Помнишь? Она тогда сказала мне дословно: «Пока я жива, никого чужого и постороннего в хозяева своей квартиры я не пущу». Так и сказала.
Анна впервые за последние несколько дней по-настоящему, тепло улыбнулась, и на душе у нее стало немного светлее.
— Значит, она знала… знала, что я ее не подведу, не предам ее доверие.
— Конечно, знала, родная. Ты же была ее самой любимой, самой родной внучкой. Единственной родной душой на всем белом свете.
После того откровенного и такого своевременного разговора со Светланой настроение Анны заметно улучшилось, а в душе воцарилось долгожданное, светлое спокойствие. Поддержка родного человека, ее понимание и одобрение придавали ей сил и уверенности в своей правоте.
К следующим выходным Сергей, наконец, начал понимать, что все его уловки, уговоры и манипуляции разбиваются о железную, непоколебимую волю жены. Его последняя, отчаянная попытка оказать на нее давление провалилась с оглушительным треском.
— Ну что ж, ладно, — сдавленно произнес он в воскресенье вечером, стоя посреди гостиной их старой однушки. — Живи тогда одна в своей драгоценной бабушкиной квартире. Посмотрим, как долго тебе будет нравиться это гордое одиночество.
— А ты куда собираешься? — абсолютно спокойно, без тени волнения в голосе, спросила Анна, не отрываясь от чтения книги.
— Пока — к своей матери. Буду жить у нее, пока не найду себе другой, более достойный вариант жилья.
Анна лишь молча кивнула в ответ и перевернула страницу.
— Ты что, даже не спросишь, почему я принял такое решение? Почему ухожу? — не выдержал Сергей, ему хотелось хоть какой-то реакции, хоть капли эмоций.
— А зачем? Ты и так все прекрасно объяснил. Для тебя квартира оказалась гораздо важнее, чем твоя собственная жена.
Сергей в бессильной ярости топнул ногой и с грохотом захлопнул за собой дверь, выходя из комнаты.
К концу месяца ситуация стала окончательно ясной и необратимой. Их семейная жизнь дала такую глубокую трещину, что залатать ее уже не представлялось никакой возможности. Сергей появлялся дома все реже и реже, а когда все-таки приходил, то разговаривал исключительно на одну-единственную тему — тему наследства и бабушкиной квартиры.
Анна, тем временем, совершила еще один визит к нотариусу Елене Викторовне, чтобы уточнить для себя все детали и нюансы предстоящей процедуры оформления документов на наследство.
— Скажите, пожалуйста, а может ли мой муж каким-либо образом оспорить это завещание? Имеет ли он на это какие-то законные основания? — спросила она, сидя в уютном кабинете нотариуса.
— Теоретически, попытаться оспорить он, конечно, может, — ответила Елена Викторовна, складывая руки на столе. — Но для успешного оспаривания ему потребуются очень и очень веские основания. А их, насколько я вижу, у него нет и быть не может. Завещание было составлено в полном соответствии с законодательством, при двух незаинтересованных свидетелях, а психическое и физическое состояние завещательницы на момент подписания документа не вызывало абсолютно никаких сомнений, о чем имеется соответствующая медицинская справка.
— То есть, фактически, шансов у него нет? — уточнила Анна.
— Фактически — никаких, — уверенно подтвердила нотариус. — Через положенные шесть месяцев после даты смерти вы смело можете подавать документы на вступление в права наследования. Все пройдет четко, быстро и без каких-либо эксцессов.
Возвращалась домой Анна с невероятно легким сердцем, с чувством, будто с ее плеч свалилась огромная, тяжкая ноша. Шесть месяцев — срок не такой уж и большой, вполне можно пережить и перетерпеть.
Но терпеть, как выяснилось, пришлось не так уж и долго. Уже через неделю после визита к нотариусу Сергей, наконец, объявил свое окончательное и бесповоротное решение.
— Я подаю официальное заявление на расторжение нашего брака, — заявил он как-то вечером, во время ужина.
— Хорошо, — спокойно ответила Анна и продолжила неторопливо есть свой ужин.
Сергей явно ожидал совсем другой реакции — слез, истерик, уговоров, попыток сохранить семью. Но такое абсолютное, ледяное спокойствие и принятие полностью выбили его из колеи.
— То есть… тебя это не расстраивает? Ты не против? — переспросил он, не веря своим ушам.
— Не против. У нас нет общих детей, нет совместно нажитого ценного имущества, никаких сложных финансовых обязательств. Через месяц, по истечении срока, ты будешь абсолютно свободен.
— А квартира твоей бабушки? — не унимался Сергей, надеясь на последнюю, призрачную возможность.
— Она останется моей собственностью, — все так же спокойно ответила Анна. — Как и было завещано изначально.
Сергей сжал кулаки так, что пальцы побелели, но на этот раз смог сдержать свои эмоции. Он прекрасно понимал, что его последний, отчаянный шанс был безвозвратно упущен.
Процедура развода прошла на удивление быстро, тихо и абсолютно без скандалов. В здании загса Сергей предпринял свою последнюю, жалкую попытку разжалобить бывшую супругу.
— Анна, дорогая, давай все обдумаем еще разок, хорошо? Может, мы все-таки не будем рушить то, что создавали целых пять лет? — говорил он, глядя на нее умоляющими глазами.
— Семью разрушил не я, — все с тем же невозмутимым спокойствием ответила Анна. — Ее разрушила та самая швабра и те ужасные, циничные слова о «конуре», которые ты позволил себе произнести в день поминок моей бабушки.
Сергей покраснел, как рак, и молча отвернулся, понимая, что возражать абсолютно нечего.
Спустя ровно шесть месяцев Анна получила на руки все необходимые документы, подтверждающие ее право единоличной собственности на бабушкину квартиру. В тот же самый день она начала перевозить туда свои вещи.
Личные вещи Сергея, оставшиеся в их старой однокомнатной квартире, пришлось забирать его престарелой матери. Сам бывший муж больше не появлялся и на связь не выходил.
Соседи встретили Анну очень тепло, с искренней радостью. Тетя Лида принесла ей целую тарелку только что испеченных, ароматных домашних пирожков с капустой.
— Как же хорошо, что ты вернулась в свои родные стены, в свою крепость, — сказала пожилая женщина, смахивая скупую слезу. — Мария Петровна сейчас, глядя на тебя с небес, наверное, очень-очень счастлива и спокойна за тебя.
Вечером того же дня Анна сидела на кухне, на своем любимом стуле, и медленно, с наслаждением пила ароматный кофе из той самой, бабушкиной, любимой кружки в мелкий синий цветочек. За окном сердито шумел пронизывающий октябрьский ветер, срывая с деревьев последние пожухлые листья, но в квартире было по-особенному тепло, уютно и спокойно.
На столе, рядом с ее кружкой, стояла старая, немного выцветшая фотография в простой деревянной рамке — на ней была запечатлена Мария Петровна, еще совсем молодая, красивая, с умными, добрыми глазами и светлой, открытой улыбкой.
— Спасибо тебе, бабуля, — тихо, почти шепотом, проговорила Анна, глядя на фотографию. — Спасибо тебе за все. И за этот важный, суровый урок тоже.
Урок этот оказался на удивление простым и ясным: настоящее уважение и истинную любовь невозможно купить никаким наследством, а глубину человеческих чувств не измерить никакими квадратными метрами. Тот, кто этого не понимает и не принимает, недостоин ни того, ни другого по определению.
Анна допила свой кофе до самого дна, аккуратно вымыла и вытерла кружку и пошла готовиться ко сну. Завтра ее ждал новый день, полный новых забот и хлопот, — предстояло начинать обустраивать свою новую, самостоятельную жизнь в старых, но таких родных, пропитанных памятью и любовью стенах.