Марк переступил порог нашей с ним квартиры не в одиночестве. За его мощным плечом, пытаясь одновременно и скрыться, и рассмотреть все вокруг, стояла юная особа. В ее тонких пальцах сжималась ручка сумки кислотно-ядовитого оттенка, а ее широко распахнутые глаза с ненасытным, жадным интересом выхватывали и анализировали каждую деталь нашей просторной прихожей — старинное зеркало в потемневшей от времени деревянной раме, небольшую полочку для ключей из темного камня с причудливыми прожилками, мою любимую акварель с изображением осеннего парка, висевшую на стене напротив.
— Света, знакомься, — голос моего супруга прозвучал ровно, деловито и спокойно, будто он представлял мне нового стажера в своем отделе или дальнюю кузину, приехавшую в большой город за образованием. — Это Алиса.
Я медленно, очень медленно перевела свой взгляд с его невозмутимого, привычного лица, на котором не было ни капли сомнения или неловкости, и внимательно посмотрела на нее. Миловидная, что и говорить. Очень молодая, с нежной, свежей кожей, покрытой легким румянцем, и с той самой искоркой дерзкого вызова в глазах, которая бывает лишь у тех, кто безоговорочно верит в собственную неотразимость и счастливую звезду.
— Отныне она будет жить здесь, вместе с нами, — продолжил Марк, привычным движением сталкивая с ног дорогие ботинки. — Я долго размышлял, взвешивал все возможные варианты, и в конечном итоге пришел к выводу, что именно такой формат существования окажется наиболее простым и, знаешь, что самое главное, максимально честным по отношению ко всем нам, ко всем участникам этой ситуации. Мы будем жить втроем.
Он явно ожидал бурной, шквальной реакции. Он, казалось, даже предвкушал ее наступление. Горькие слезы, громкие крики, беспощадные обвинения, звон бьющейся посуды — весь тот стандартный набор, который он так откровенно презирал в других представительницах прекрасного пола и которого он так тщетно и безуспешно ожидал от меня на протяжении всех десяти лет, что мы состояли в браке. Он так и не дождался ее тогда. Он не дождался ее и в этот роковой, переломный миг.
Я позволила себе улыбнуться. Легкой, спокойной, почти что светской, протокольной улыбкой, от которой у Марка впервые за все время этого нелепого разговора дрогнул и задрожал самый кончик его губ. Он был готов ко всему, абсолютно ко всему, но только не к такому развитию событий.
— Хорошо, — произнесла я просто и ясно, без единой нотки напряжения в голосе.
Он застыл на месте, не в силах вымолвить следующее запланированное слово. Девушка по имени Алиса удивленно, почти комично, подняла свои тонко выщипанные брови, и ее наигранная, демонстративная уверенность в себе на мгновение пошатнулась и дала серьезную трещину.
— У меня есть лишь одно, но очень важное условие, — я плавно перевела свой взгляд на смущенную Алису, намеренно и демонстративно полностью игнорируя фигуру мужа, который в одночасье превратился в лишний, никому не нужный элемент в нашем с ним же интерьере. — И оно касается исключительно тебя, Алиса. Прошу, пройдем со мной на кухню, обсудим все детали за чашкой горячего, ароматного чая.
Я развернулась и пошла вперед первой, ясно и отчетливо ощущая своей спиной то гнетущее, растерянное молчание, которое повисло в воздухе прихожей, став почти осязаемым. Спустя несколько секунд позади меня послышались неуверенные, робкие шаги.
На уютной, сияющей чистотой кухне я поставила на огонь старый закопченный чайник и присела за большой деревянный стол, знаком пригласив Алису занять стул напротив. Она опустилась на него с видимой опаской, прижимая к себе свою безвкусно-яркую, кричащую сумку, как маленький ребенок прижимает свой самый главный талисман или спасательный круг в бушующем океане жизни.
— Итак, Алиса, — начала я, глядя ей прямо в самые глаза, стараясь установить зрительный контакт. — Скажи мне честно, ты действительно, по-настоящему хочешь жить здесь? В этих стенах, с этим уже немолодым, состоявшимся мужчиной?
Она нервно, судорожно кивнула, плотно сжав свои алые, пухлые губы.
— Прекрасно. Я не стану чинить тебе никаких препятствий. Ты получаешь полное право пользоваться абсолютно всем, что ты видишь вокруг. Но взамен ты должна будешь взять на себя все без исключения мои обязанности, которые ранее выполняла я в этом доме.
Алиса с недоумением и легким испугом нахмурила свои аккуратные бровки, ее миловидное, кукольное личико выразило полнейшее непонимание происходящего.
— Абсолютно все, без единого исключения, — повторила я, четко и ясно выговаривая каждое отдельное слово. — Ты будешь вставать ровно в шесть часов утра, не позже и не раньше, для того чтобы приготовить для него полноценный завтрак, состоящий ровно из трех различных блюд, потому что обычную, простую кашу он на дух не переносит и есть наотрез отказывается.
Ты будешь внимательно и тщательно следить за тем, чтобы все его многочисленные рубашки были отглажены идеально, безупречно, без единой, даже самой маленькой и почти невидимой складочки. Ты будешь самостоятельно составлять развернутые списки необходимых продуктов, своевременно и без напоминаний оплачивать все счета за квартиру, постоянно помнить о необходимости записывать его на прием к стоматологу и другим врачам, а также никогда не забывать о дне рождения его уже пожилой, требовательной матери.
Все то, чем я исправно и безропотно занималась на протяжении последних десяти лет своей жизни. А я, — я сделала небольшую, но очень эффектную паузу, чтобы мои слова прозвучали максимально весомо, — я наконец-то смогу позволить себе просто отдохнуть.
Она медленно, с нескрываемым любопытством обвела своим пристальным взглядом безупречную, сияющую чистоту кухни, сверкающую дорогую итальянскую технику, роскошный, открывающийся из огромного панорамного окна вид на ухоженный, зеленый парк.
В ее глазах я смогла разглядеть неподдельный азарт и восторг. Она увидела лишь красивую, дорогую, глянцевую обертку, даже не пытаясь представить и осознать, какой титанический, ежедневный, рутинный труд скрывается за всем этим внешним лоском и благополучием.
— Я… я, конечно, согласна, — выдохнула она, и было видно, что она уже мысленно представляет себя полноправной и единственной хозяйкой в этом маленьком, уютном раю.
— Вот и прекрасно, значит, мы договорились, — я снова позволила себе легкую, едва заметную улыбку. — Итак, добро пожаловать в нашу большую и дружную семью, дорогая Алиса.
Первый акт этого странного, абсурдного театра начался в тот же самый вечер. Я с невероятным удовольствием и чувством долгожданного облегчения устроилась в мягком кресле в нашей просторной гостиной с толстой книгой в твердом переплете, которую никак не могла дочитать вот уже почти полгода. Впервые за очень долгое время я не прислушивалась к назойливому, надоедливому звуку таймера на духовке, не подпрыгивала при каждом его звонке.
Из-за закрытой двери на кухню доносились звуки активной, но при этом крайне хаотичной и неумелой деятельности. Раздавалось звяканье и грохот падающей металлической посуды, настойчивое, угрожающее шипение чего-то на сковороде и резкий, неприятный, едкий запах подгоревшего растительного масла, который медленно, но неумолимо и верно просачивался сквозь щели в гостиную, вытесняя оттуда привычный, любимый, тонкий аромат сандала от моих ароматических палочек.
Марк вошел в гостиную, недовольно и с раздражением морща свой прямой, благородный нос. Он внимательно посмотрел на меня, потом перевел свой тяжелый, укоряющий взгляд на плотно закрытую дверь кухни.
— Ты не могла бы хотя бы немного помочь ей, войти в ее положение? — спросил он своим привычным тоном, не терпящим никаких, даже самых слабых возражений. — Она, кажется, совсем не справляется с такой простой задачей. Успела сжечь уже две совершенно новые сковородки.
— Это абсолютно и категорически исключено, — парировала я, даже не отрывая глаз от увлекательной страницы своей книги. — У нас с Алисой существует твердый, устный договор, условия которого были оговорены заранее. И ты, мой дорогой, стал его молчаливым свидетелем и, если хочешь, главным гарантом. Ты же так настаивал на честности и открытости во всем. Вот тебе она, во всей своей красе.
Он хотел что-то резко и грубо возразить, привести какой-то весомый, на его взгляд, аргумент, но в этот самый момент на пороге гостиной появилась раскрасневшаяся, взъерошенная и явно уставшая Алиса.
— Ужин, в общем-то, готов, можете проходить к столу!
Назвать это полноценным ужином можно было лишь с очень большой натяжкой. Подгоревшая до черной корки снаружи и при этом совершенно сырая внутри куриная грудка мирно соседствовала на тарелке со склизкими, разваренными до состояния каши макаронами. Марк с нескрываемым отвращением поковырял несколько раз вилкой в содержимом своей тарелки и с силой отодвинул ее от себя.
— Спасибо, конечно, но я, пожалуй, не голоден сегодня, — бросил он через плечо, резко поднимаясь из-за стола и направляясь в сторону своего кабинета.
Алиса обиженно и капризно надула свои пухлые губы, ее глаза наполнились слезами. Я же в это время абсолютно спокойно доедала свежий, хрустящий салат, который предусмотрительно и мудро приготовила для себя еще днем, предчувствуя подобный исход.
Следующие недели нашей новой жизни медленно, но верно превратились в одно сплошное, методичное и неуклонное крушение того привычного, комфортного и уютного мира, который так любил и ценил Марк.
Его идеально отглаженные, дорогие рубашки начали регулярно появляться в его шифоньере мятыми и несвежими, потому что Алиса понятия не имела, как правильно и безопасно пользоваться сложным современным отпаривателем, да и не особо стремилась научиться.
Утренний кофе, который он так боготворил, теперь был то невыносимо горьким, то до безобразия слабым и водянистым. Весь дом постепенно и уверенно наполнился новым, непривычным и навязчивым запахом — приторно-сладкими, дешевыми духами Алисы, которые причудливо и неприятно смешивались с устойчивыми ароматами ее постоянных, неудачных кулинарных экспериментов. Этот густой, тяжелый, сладкий запах, казалось, преследовал Марка повсюду, не давая ему спокойно вздохнуть даже в своем собственном кабинете.
Однажды вечером, когда терпение его было уже на исходе, он не выдержал и решил устроить серьезный разговор. Я в это время спокойно сидела на нашем просторном балконе с ноутбуком на коленях, наслаждаясь тишиной и прохладой, когда он неожиданно подошел ко мне. Алиса в это время громко и эмоционально обсуждала с кем-то из подруг по телефону последние, пикантные сплетни, и ее визгливый голос доносился из спальни.
— Света, это уже просто невыносимо, честное слово, — начал он, понизив голос до угрожающего, шипящего шепота. — Я прихожу после тяжелого рабочего дня домой, а здесь настоящий бардак и разруха. Еда просто отвратительная, есть невозможно. Она же абсолютно ничего не умеет и не знает! Она даже не в курсе, как правильно и через кого заказать нам столик в «Метрополе»!
— Ты сам ее выбрал, привел в наш дом, — спокойно и холодно заметила я, не отрывая взгляда от светящегося экрана. — Ты лично привел ее в эти стены. Ты сам сказал, что мы будем жить именно так, втроем.
— Я имел в виду совершенно другое! — он не сдержался и повысил голос, в котором явно слышались нотки отчаяния и злости. — Я думал, ты будешь… ну, как раньше, все такое. А она… ну, должна была быть для души, для легких, приятных эмоций.
— «Для души», мой дорогой, всегда требуют определенных, комфортных условий, — парировала я, с легким щелчком захлопывая крышку ноутбука. — Ты собственными руками разрушил старые, привычные и отлаженные условия, а новые создать так и не смог или не захотел. Алиса старается, как может, прикладывает все свои силы. Она честно и добросовестно выполняет свою часть нашего с ней договора, как бы трудно ей это ни давалось.
— Какой еще, к черту, договор?! — окончательно взорвался он, и его лицо покраснело от ярости. — Это мой дом, в конце концов! Я хочу, чтобы здесь было чисто, уютно, спокойно и пахло вкусной, нормальной, домашней едой!
— В таком случае, все свои вопросы и претензии тебе стоит адресовать новой хозяйке, — я равнодушно кивнула в сторону спальни, откуда по-прежнему доносился ее визгливый, молодой смех. — Той самой, что теперь несет полную ответственность за чистоту, уют и питание в этом доме. Мои полномочия на этот счет, как ты, надеюсь, помнишь, официально и добровольно закончились.
Я молча встала и, не оборачиваясь, ушла в свою комнату, оставив его одного в полном одиночестве на холодном и темном балконе. Он смотрел мне вслед с таким сложным, новым выражением на своем лице, будто впервые в своей жизни увидел меня по-настоящему, без привычных розовых очков. И этот новый, незнакомый образ, судя по всему, ему категорически не понравился и даже напугал его.
Точкой окончательного, бесповоротного невозврата стало наглое, бездумное вторжение в мой личный кабинет. Маленькую, но очень уютную комнату, которую я с таким трудом и упорством отвоевала для себя у Марка много лет назад.
Там стоял мой старый, добрый, верный чертежный стол, за которым я проводила долгие часы, а на открытых полках аккуратно хранились многочисленные папки с эскизами, набросками и полноценными проектами — все, что осталось от моей жизни до Марка, от моей карьеры перспективного архитектора, которой я когда-то так гордилась.
Это было мое личное, неприкосновенное святилище, единственное место в этом большом доме, где я все еще могла быть самой собой, где я могла дышать полной грудью.
Я вошла туха в одно субботнее утро, чтобы взять несколько старых эскизов, и застыла на пороге, как вкопанная. На чистом полу стояла большая, раскрытая картонная коробка, доверху набитая вещами Алисы, а на моем рабочем столе, прямо на аккуратно разложенном проекте загородного дома, который я когда-то с такой любовью и тщанием проектировала для своих уже ушедших родителей, застыло уродливое, большое пятно ярко-розового лака для ногтей.
Несколько толстых папок с моими лучшими, самыми ценными работами были небрежно, почти что с пренебрежением сдвинуты в сторону, и из одной из них на пол высыпались несколько дорогих моему сердцу набросков.
— Ой, — раздался за моей спиной виноватый, но при этом дерзкий голос Алисы. — Я просто хотела немного освободить место для своих несессеров и косметики. А тут лежало столько старой, никому не нужной бумаги. Марк лично сказал мне, что тебе все это уже давно не нужно и не интересно.
Она произнесла это очень просто, без тени злого умысла или осознанной жестокости. Как маленький, несмышленый ребенок, который ломает сложный, дорогой механизм, даже не понимая его истинной ценности и предназначения.
Я молчала, не в силах вымолвить ни единого слова. Я просто смотрела на это розовое, безобразное пятно, которое медленно, но верно расползалось по поверхности ватмана, безжалостно впитываясь в тонкие, выверенные линии и сложнейшие расчеты. В этот самый миг я не чувствовала абсолютно ничего. Ни привычного гнева, ни глухой, давящей обиды. Только оглушающую, всепоглощающую пустоту, на самом дне которой начало медленно зарождаться что-то холодное, твердое и неумолимое, как отполированная сталь.
В кабинет, услышав шум, вошел Марк. Он одним взглядом оценил мое застывшее лицо, затем перевел его на испорченный стол.
— Свет, ну что ты так смотришь, как будто случилось что-то страшное? — начал он своим привычным, примирительным, снисходительным тоном, который всегда так меня раздражал. — Алиса же не специально, она просто не подумала. Это же просто старые, никому не нужные чертежи, ты к ним и не прикасалась сто лет, наверное.
И вот именно это, эти его легкомысленные, бездушные слова, стали для меня той самой, последней каплей, которая переполнила чашу. Не уродливое розовое пятно само по себе. А его легкое, небрежное, привычное обесценивание того, что было моей сутью, моей страстью, моей настоящей жизнью. Он не просто позволил чужой, молодой женщине вторгнуться в мой дом, в мое личное пространство. Он молча позволил ей осквернить и растоптать то, что было моей душой, моими воспоминаниями, моим творческим наследием.
Моя улыбка, которая так раздражала и злила его все последние недели, в одно мгновение исчезла с моего лица, словно ее и не было никогда. Я медленно, очень медленно повернулась к нему всем корпусом, ощущая, как внутри меня растет и крепнет та самая стальная решимость.
— Это не просто чертежи, Марк. Это единственное, что у меня осталось от себя прежней, от той девушки, которой я была до тебя. И ты прекрасно это знал и понимал.
— Да брось ты, Света, не драматизируй…
— А теперь перейдем к более практичным и земным вопросам, — мой голос звучал удивительно спокойно, ровно, но в этом спокойствии не было ни капли прежнего тепла, ни единой нотки любви или привязанности. — Эта квартира, как ты прекрасно помнишь, была приобретена в период нашего официального брака, однако первоначальный взнос, составлявший весьма внушительные семьдесят процентов от ее полной стоимости, был сделан исключительно из тех денежных средств, которые я получила в наследство от своих родителей после их трагической гибели. У меня на руках имеются все необходимые документы, подтверждающие этот факт, все банковские выписки и нотариально заверенные бумаги.
Самоуверенность на его лице постепенно начала сменяться растущим, неподдельным недоумением и даже легким испугом. Он всегда один занимался всеми финансовыми вопросами и делами семьи, но в эти, самые важные и принципиальные моменты я сознательно не стала его посвящать в детали.
— О чем это ты вообще сейчас говоришь? Я ничего не понимаю.
— Я говорю о том, что ваше пребывание в стенах этого дома затянулось. Я официально подаю на развод и на законный раздел всего совместно нажитого имущества. И я могу тебя уверять, любой, даже самый неопытный суд, безусловно, учтет происхождение основных денежных средств. Так что я предоставляю вам ровно одну неделю, чтобы вы смогли найти себе новое, более подходящее жилье и навсегда съехали отсюда.
Алиса, стоявшая в дверях, громко и театрально ахнула, инстинктивно прикрыв свой маленький, капризный рот ладонью. Марк смотрел на меня широко раскрытыми глазами, не веря собственным ушам и не желая принимать реальность происходящего.
— Ты не имеешь права так поступать! — выпалил он, и в его голосе впервые зазвучали нотки настоящей, животной паники. — Это ведь и мой дом тоже!
— Очень скоро он уже не будет твоим, — холодно и четко поправила я его. — А это помещение, — я обвела взглядом свой любимый, уютный кабинет, — является моей личной, суверенной территорией. И ваше время пребывания на ней официально и бесповоротно истекло. Дверь, если что, находится вон там.
Следующие несколько дней Марк испробовал на мне абсолютно весь свой богатый и разнообразный арсенал манипуляций и давления. Были и откровенные, грубые угрозы, и изощренные, тонкие попытки вызвать во мне давно забытое чувство вины, и ностальгические, сладкие воспоминания о «наших лучших, беззаботных годах», которые мы провели вместе. Но все его слова и упреки были обращены к призраку, к тому давнему моему образу. Той Светланы, которая когда-то так боялась конфликтов и готова была на все ради сохранения иллюзии покоя, больше не существовало в этом мире.
Алиса, наконец-то осознав, что красивая, беззаботная сказка подошла к своему логическому и печальному концу, а она сама была всего лишь пешкой в большой, чужой и непонятной для нее игре, быстро сникла, потеряла весь свой боевой настрой. Она молча, с выражением обиды на лице, собирала свои многочисленные вещи по всему дому, бросая на потерявшего самообладание Марка злые, полные разочарования и упрека взгляды. Она проиграла эту битву, так и не поняв до самого конца, что настоящая, высокая цена есть не только у дорогих вещей и роскошных интерьеров, но и у людей, их чувств, их души.
В свой последний вечер в этом доме он сделал финальную, отчаянную попытку все исправить и вернуть все на круги своя.
— Ладно. Хорошо. Она уйдет, я ее отправлю, — сказал он, дождавшись, когда Алиса вышла в ближайший магазин за продуктами. — Я, кажется, наконец-то все понял и осознал. Я был неправ, глуп и слеп. Давай попробуем все начать с чистого листа, с самого начала. Просто я и ты. Как раньше.
— С самого начала, Марк? — я горько, беззвучно усмехнулась, глядя куда-то в сторону. — «Сначала» — это когда ты уважал мою работу, мое творчество, мое личное пространство. «Сначала» — это когда мой скромный кабинет был моей крепостью, куда ты даже не заходил без моего разрешения. Ты собственными руками, своими словами и поступками сжег все мосты, которые вели к этому самому «сначала», о котором ты сейчас так трогательно вспомнил.
Он наконец-то понял, что проиграл эту войну. Окончательно, бесповоротно и безвозвратно. Их общий уход был жалким, суетливым и стремительным, без лишних слов и прощаний.
Когда тяжелая входная дверь окончательно закрылась за ними, я не спеша прошлась по пустой, притихшей квартире. Открыла настежь все окна, впуская внутрь свежий, прохладный, осенний воздух, который должен был вытеснить остатки тяжелых, сладких духов и запахов.
Затем я вернулась в свой кабинет, взяла специальный растворитель и аккуратно, с ювелирной точностью начала стирать с поверхности старого чертежа уродливое, розовое пятно. Оно сходило очень медленно и неохотно, оставляя после себя на шершавой бумаге бледный, едва заметный, но все же видимый след, напоминающий старый, затянувшийся шрам.
Я взяла свой любимый, остро заточенный карандаш и провела им новую, уверенную, смелую линию. Совершенно другую, не похожую на все предыдущие.
Два долгих месяца спустя
Телефонный звонок застал меня в самый разгар активной, творческой работы. Я стояла у своего большого чертежного стола, который теперь гордо занимал почетное место в центре просторного кабинета.
Вокруг меня царил свой, особенный, творческий беспорядок: повсюду лежали свежие эскизы, образцы новых отделочных материалов, уменьшенные макеты будущих сооружений. Бодрящий запах свежесваренного кофе смешивался с родным, любимым ароматом дорогой бумаги и старого, доброго дерева.
Звонил Олег, наш с Марком общий, старый знакомый, с которым мы иногда поддерживали связь.
— Света, привет, я тут на днях случайно столкнулся с Марком в центре… Он просил меня передать тебе, что… ну, в общем, он очень сильно сожалеет о случившемся.
Я молча слушала его на другом конце провода, давая ему возможность выговориться и донести всю необходимую информацию.
— У них с этой… Алисой… в общем, ничего хорошего и серьезного не вышло. Разбежались практически сразу, через какие-то три недели после отъезда от тебя. Она, видимо, искренне думала, что он поселит ее в золотом дворце, а он в итоге снял скромную однокомнатную квартиру на самой окраине города. Тут же начались постоянные скандалы, взаимные упреки, выяснения отношений… Оказалось, что она совсем не из тех, кто готов терпеть любые трудности и лишения ради высоких чувств. Да и без твоей надежной поддержки и мудрых советов его собственный бизнес, как выяснилось, не такой уж и стабильный, как всем казалось.
— Логичное и вполне закономерное развитие событий, — абсолютно спокойно и безразлично произнесла я в ответ.
— Он сейчас живет один, совсем один. Выглядит, честно говоря, очень плохо и несчастно. Похоже, он наконец-то понял, что потерял в тебе. Спрашивал, есть ли у него еще хоть какой-то, даже самый призрачный шанс на исправление и возвращение.
Я на несколько секунд отвлеклась от разговора и перевела свой взгляд на большой, чистый лист ватмана, расстеленный передо мной на столе. На нем постепенно рождался и оживал проект нового, современного эко-отеля в горах — смелый, инновационный, полный света, простора и свежего воздуха.
Тот самый проект, который когда-то начался для меня с одной-единственной новой линии, уверенно проведенной поверх старого, едва заметного шрама.
— Знаешь, Олег, — сказала я после небольшой, но весомой паузы. — Нельзя вернуться в дом, который ты сам же и поджег, а потом жаловаться всем окружающим на то, что в нем теперь холодно и неуютно. Передай ему от меня, пожалуйста, что я искренне желаю ему удачи в его новой жизни. Но свою собственную жизнь я уже давно и уверенно стролю по абсолютно новому, смелому и самостоятельному проекту.
Я аккуратно положила телефонную трубку на ее место, не испытывая при этом ни капли злорадства или гордости, ни тени жалости или сожаления. Только ровное, спокойное, глубокое ощущение законченности важного жизненного этапа. Как будто я поставила жирную, окончательную точку в конце длинного, сложного, многословного предложения.
Я снова взяла в руку свой верный, остро заточенный карандаш. Его темный, мягкий грифель легко и плавно заскользил по белой, шершавой поверхности бумаги, уверенно продолжая выводить изящную линию панорамного, огромного окна, из которого в моем воображении открывался захватывающий, величественный вид на заснеженные горные вершины.
Пока что это были лишь нарисованные, бумажные горы. Но я уже почти физически чувствовала их настоящий, чистый, свежий и холодный воздух, который когда-нибудь обязательно наполнит мои легкие.
А через пару лет, когда я полностью обрела себя и встала на ноги, я встретила в своей жизни действительно своего, родного по духу мужчину, мы создали крепкую, чудесную семью, у нас родились прекрасные, здоровые дети, и в этот раз, к своему глубочайшему счастью, я уже не ошиблась в своем выборе, потому что научилась в первую очередь слушать и слышать саму себя.